— Мои товарищи все эвакуировались, — ответил Саша, — а я не смог, должен был, да не смог, бабушка слегла… Да и не знал я, что сюда надо приводить кого-нибудь…
— Да не кого-нибудь, а хороших ребят! Тебе сколько лет?
Саша замялся. Он вдруг передумал врать. Ему казалось, что этот небольшого роста, очень живой человек с веселыми глазами и крючковатым носом все знает и все видит насквозь.
— И шестнадцати еще нет, так? Пару месяцев назад пятнадцать стукнуло, угадал?
— Да, — вздохнул Саша.
— Тельняшку и мичманку на толкучке купил, чтобы казаться старым морским волком, правильно?
— Правильно, — еле слышно произнес Саша.
— А когда шел сюда, придумал, что документы сгорели во время бомбежки, поверят, мол, верно?
Саша уже даже не отвечал, лишь кивал головой, не понимая, откуда тот все мог знать.
— А вы откуда все это знаете? — спросил его Саша уже сломившимся от волнения голосом.
Мужчина снова весело расхохотался, затем, поднимаясь из-за стола, сказал:
— Да потому, что не ты первый, не ты и последний такой. Эти же самые тактические операции в свое время проделывали и мы. Правда, в несколько иных вариантах, потому что время было другое. А так почти все точь-в-точь… Ну, парень, давай знакомиться. Зовут меня Иван Елисеевич, фамилия Любин. А тебя как величать?
— Саша Боровой.
— Оформляй его…
Мужчина в шинели вынул из стола несколько бланков, протянул Саше и сказал:
— Напишешь дома биографию и заполнишь анкету, только чур, без помарок и без вранья. Это у меня не проходит. Занесешь завтра.
— Спасибо, — облегченно вздохнул Саша и улыбнулся. — А плавать когда, на каком пароходе?
— Пароходе? — переспросил Любин и очень серьезно посмотрел на Сашу. — Если есть время, пойдем — покажу. Я как раз туда иду.
Они вышли из Управления и направились в сторону порта.
— А вы, Иван Елисеевич, капитан? — спросил Саша, подстраиваясь под быстрый шаг Любина.
— Нет, я первый помощник и замполит. Что, не похож? — Любин испытывающе посмотрел на Сашу и рассмеялся.
— Нет, почему же…
— Не хитри, не юли, конечно же, не похож. Ты ведь думал, что капитаны и их помощники — это огромного роста усачи, с трубками в зубах, верно?
— Да, — сознался Саша.
— И я когда-то представлял себе их именно такими. И даже роста своего малого стеснялся. Ты вон в пятнадцать лет какой вымахал. Но внешность, она только первое впечатление производит. А о человеке судят по многим другим качествам. Вот взять, к примеру, нашего капитана, Федора Михайловича Келиха. Ни усы, ни борода у него никогда не росли. Бывает такое у людей — не растет и все. А если бы и росли, все равно их сейчас бы не было. Раненых товарищей спасал на горящем пароходе. Про Печковский мост слыхал?
— Нет, — сознался Саша.
— Услышишь… Еще не успели написать об этом. Там в сорок первом был страшный бой, парень. Днепровская флотилия прорывалась вниз по Днепру. Пароходы горели, как факелы. Немногие остались в живых. Вот и обгорел там и наш капитан. И трубку он не курит. Сердце у него больное. Было бы мирное время, внуков бы нянчил, на курортах лечился… А сейчас и с больным сердцем капитаны нужны. Война…
У завалившихся набок, искореженных железных ворот судостроительного завода зияла огромная воронка от фугаски. На месте бывшей проходной допревала, слегка дымясь на солнце, куча прошлогодней листвы. Она, почти не шурша, мягко, как вата, спружинила под ногами, и Саша с Любиным ступили на заводской двор. Миновали закопченную пожаром каменную стену какого-то линия, перебрались через груды кирпичей разрушенных цехов, потом — через лабиринт помятых ржавых стапелей вышли на аллейку, ведущую к Днепру. По бокам ее мертво высились обгоревшие каштаны. А на берегу, среди оставленных немцами походных кухонь, железных контейнеров, ящиков и прочей военной рухляди, стояли обуглившиеся уродливые стволы верб. И только широкий разлив Днепра сиял, как всегда в половодье, серебрился голубизной. Но и в ней было что-то непривычное для глаза. И Саша вскоре понял, что именно. Пустынность. Ни парохода, ни баржи, ни даже крохотного катерка-буксира не было видно в весенних водах. И порт был мертв. Ни одного суденышка не прижималось, как когда-то, к шумному причалу затона.
Любин уселся на пустом железном ящике и молча глядел на воду.
Саша опустился рядом. Тоже молчал. И лишь через некоторое время несмело спросил:
— А наш пароход где?
— Пароход? — Любин посмотрел на него так, словно не понял вопроса.
— Хочется поглядеть…
— Там, — кивнул Любин на Днепр.
— Где? — не понял Саша.
— В затоне, на дне. В тридцати метрах от нас.
— А-а-а, — неопределенно протянул Саша и, помолчав, разочарованно спросил: — А как же мы?
— Как? Поднимать будем! Вот доукомплектуем команду, попросим рабочих завода, чтоб подсобили, водолазов пригласим, если они, конечно, есть в городе, и поднимем наш пароход.
— А как он называется?
— Не знаю, — вздохнул Любин. — Возьмемся за тот, который легче поднять. Тут в затоне не один потоплен. Когда отступали, сами и пускали их на дно. Аккуратно делали, знали, что поднимать придется.
