Повести - [4]

Девчушка была закутана в огромный темно-синий, похожий на одеяло платок. Наверное, поэтому лицо ее казалось слишком маленьким, черты его очень мелкими. Зато ее глаза сразу запомнились. Большие, карие, опушенные светлыми ресницами, они были похожи на ядрышки каштанов, поблескивающие в расколовшейся золотистой кожуре.

Саша, чувствуя, что еще больше краснеет, отвел взгляд и пошел было дальше, но тот же голос, теперь уже несколько осмелевший, почти просящий, остановил его:

— Постой!

Саша, засунув руки в карманы и стараясь казаться равнодушным и небрежным, остановился.

— Что надо?

— Ты водник? Матросом служишь? — спросила она.

— Да, — кивнул Саша и снова смутился, теперь уже оттого, что солгал. Но ему было приятно, что девчушка приняла его именно за того, кем ему хотелось стать.

— Мой папа тоже речником… механиком на мониторе плавал. В Днепровской флотилии. Василий Алексеевич Стрельченко. Не слыхал?

— Нет, — покачал головой Саша.

— Я давно, с начала войны ничего о нем…

Глаза девочки наполнились слезами, она тяжело вздохнула. Саше вдруг захотелось сказать ей что-нибудь хорошее, успокаивающее, но что именно, он не знал. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя неловкость, хотя и уходить ему не хотелось. Но молчать тоже было тягостно.

— Извините, — смущенно улыбнулась она сквозь слезы, — до свидания…

— До свидания, — кивнул Саша, проникаясь странным, непонятным чувством, в котором была, и внезапная радость от короткой встречи, и вместе с тем тягостная тревога, будто ему подарили что-то хорошее, а он тут же потерял его.

Ему показалось странным то, что он сразу же, едва услыхав, запомнил имя, отчество и фамилию ее отца.

Шлепая по липкой базарной грязи, Саша твердил их про себя, стараясь не забыть. Может быть, действительно ему удастся что-нибудь узнать о ее отце от людей, с которыми будет плавать. И он обязательно разыщет девочку и расскажет. В том, что его примут на пароход, Саша уже почти не сомневался. Даже девчушка поверила, что он матрос.

А ведь ее отец служил на военном судне, и она наверняка видела-перевидела речников.

Любин

На это здание Саша всегда посматривал с уважением. В нем помещалось Управление речного флота.

Не будь на Саше мичманки и тельняшки, он наверняка чувствовал бы себя совсем робко. Да и сейчас, открывая массивную дверь, он волновался.

— Здоров, братишка! — поприветствовал Сашу парень, сбегавший вниз по лестнице.

Паренька Саша видел впервые. На нем тоже была тельняшка, видимо, он из водников и принял Сашу за своего.

Это Сашу несколько ободрило, он увереннее зашагал по лестнице наверх. В коридоре, у двери отдела кадров, людей было немного. В основном старики и подростки.

— Здесь очередь? — кивнул Саша на дверь.

— Какая там очередь, заходи, — буркнул с желтыми от курева усами дед.

Саша осторожно открыл дверь, вошел в комнату, сизую от табачного дыма, остановился у порога, поздоровался. В углу за небольшим письменным столом сидело двое. У краешка стола боком приткнулся щуплый мужчина в мичманке, низко надвинутой на лоб. Он что-то усердно и сосредоточенно писал на листке сероватой бумаги новеньким малинового цвета карандашом. Мужчина так увлекся своим делом, что даже не поднял головы, чтобы взглянуть на вошедшего. Другой, в накинутой на плечи черной шинели, большеголовый, лысый, положив на стол развернутую газету, которую он держал перед собой, скупо кивнул на приветствие и уставился на Сашу так, словно что-то вспоминал. Потом близоруко прищурился и спросил:

— Ну, чего вернулся?

— Я не вернулся, я пришел, — сказал Саша.

— Не морочь голову! — уже неуверенно проговорил большеголовый, все еще близоруко щурясь.

— Я и вправду пришел, — беспокойно улыбнулся Саша, поняв, что его принимают за кого-то другого.

— Нда… — неопределенно проворчал большеголовый, видимо, сообразив, что обознался. Потер голову, спросил устало, сквозь вялый зевок: — Что тебе?

— Я пришел, чтобы устроиться на пароход матросом… или хоть кем-нибудь, хочу плавать.

Мужчина поправил на плечах шинель, лишь на одно мгновенье задержав на Саше взгляд.

— Ваня, — обратился он к писавшему, — вот нашел тебе еще одного. Согласен кем угодно. Бери кочегаром.

Тот поднял голову, внимательно посмотрел на Сашу и, покусывая свой новенький карандаш, спросил:

— Один явился?

Саша замялся. Неужели этот человек с первого взгляда понял, что он несовершеннолетний, и поэтому спрашивает, почему явился без родителей? Саша торопливо начал объяснять:

— Один. Не с кем мне больше! Мама на фронте, отец тоже был, сейчас в госпитале в Уфе, раненый лежит. Бабушка очень ослабла, на рынок сходить не может…

Мужчина в мичманке вдруг расхохотался. Саша уставился на него непонимающе, с обидой. Мужчина был еще совсем молодой. Его веселые голубые глаза и небольшой крючковатый нос придавали ему вид лихой бравости и отваги. Перестав смеяться, он сразу же стал очень серьезным и заговорил громким, как подумал Саша, привыкшим к командам голосом:

— Да я не о них!.. Бабушки-матросы нам не нужны! Я о товарищах твоих. Мы в свое время в моряки всем классом поступали, все пацаны нашей улицы мечтали плавать. Романтика влекла. А ты один пришел. Нам во как нужны водники, — чиркнул он себя карандашом по шее. — Ведь почти все мужчины на фронте, а к нам идут одни старики да инвалиды. Молодежи бы побольше, этак лет по шестнадцать, семнадцать! Вот и спрашиваю, почему один, почему с собой товарищей не привел?