Повести - [24]

— Как ошибся? — не понял Саша.

— А очень просто. Видел, сколько у него ран? Живого места на теле нет.

Саша оглянулся в сторону парохода. Чубарь стоял на полубаке, привычно и нервно поправлял на глазу свою черную повязку. Любин закреплял шлюпку у кормы рядом с якорной цепью.

Капитан Келих и Лемеж стояли у брашпиля, готовые к подъему якоря.

— И как она зацепилась? Что у нее — скобы там какие или ручки? — услышал Саша голос тети Симы, когда шлюпка коснулась прибрежного песка.

Ей ответил кто-то из пассажиров.

— А чего тут удивляться? В наше время нечему удивляться.

— Когда из Киева бежали немцы… — громко заговорила одна из пассажирок с мешком за плечами, но ее тут же оборвал сердитый голос боцмана:

— Тише, вы! Прекратить разговоры!

И все пассажиры сразу как-то осуждающе посмотрели на женщину. Действительно, любые разговоры казались сейчас неуместными, даже кощунственными. Четверо оставшихся на пароходе рисковали жизнью, и все понимали это. Молчали, затаив дыхание, напряженно следили за тем, что происходило на пароходе.

А там уже поднимали якорь. Медленно, осторожно. Лишь иногда над рекой, покрывшейся легким прозрачным туманом, раздавался едва слышный скрип цепи. В утренней звонкой тишине он казался особенно громким, как выстрел, заставляя тех, кто был на берегу, вздрагивать.

Когда над водой показался якорь, все словно оцепенели, увидев на лапах его бомбу. Женщина с мешком за плечами стала быстро креститься. Остальные застыли в тягостном ожидании, пристально, затаив дыхание, следили за тем, что делали те четверо на пароходе.

Они стояли, видимо, совещаясь и обдумывая, что делать дальше. О чем говорил Чубарь, на берег не было слышно. Келих и Лемеж обернулись к нему, а Любин подвел шлюпку ближе к якорю. Вот по палубе, сутулясь более обычного, торопливо засеменил рулевой Лемеж, исчез в каюте, но тут же вернулся, неся на плечах несколько матрацев. Капитан и механик бросили их Любину, тот аккуратно устлал матрацами дно шлюпки, потом по веревочному трапу в шлюпку спустился Чубарь, а Любин поднялся наверх. Чубарь, наклонившись над бомбой, некоторое время рассматривал ее, осторожно трогал руками, словно колдовал над ней. Что-то говоря, сердито замахал капитану и помощнику руками, и те, понурившись, торопливо двинулись к задней корме.

— Разряжать будут? — тихо спросил Василь.

Ему никто не ответил.

Чубарь снова, казалось, очень долго, целую вечность, что-то колдовал над бомбой, иногда лишь привычно поправляя черную повязку на глазу, потом опускал руки, застывал неподвижно, то ли раздумывал, то ли просто отдыхал, и, наконец, несколько раз негромко свистнул. Келих, Любин и Лемеж быстро вернулись назад и стали спускаться по веревочному трапу в шлюпку. Затем все видели, как капитан, его помощник, машинист и рулевой осторожно сняли бомбу с лап якоря и так же осторожно опустили ее на дно шлюпки. Присев на корточки, Любин неторопливо, едва касаясь веслами воды, принялся грести к противоположному, дальнему берегу. Сильное течение, подхватив шлюпку, несколько раз качнуло ее, и она стала быстро отдаляться от парохода.

— Главное сделано, — облегченно вздохнул Божко.

— Не кажи гоп… — проворчала тетя Сима.

Когда шлюпка подошла к мели, кто-то из четверки спрыгнул в воду и, придерживая шлюпку за корму, повел к кромке берега. Потом четверо взяли бомбу на руки, и, согнувшись от тяжести, семеня, скрылись в густых кустах ив. И вновь для тех, кто был лишь наблюдателем, время тянулось долго, как вечность. Это мучительное ожидание вдруг прервал мощный, оглушительный взрыв. Над кустами взметнулся гигантский фонтан земли, в лицо ударила хлесткая волна прохладного утреннего воздуха. С криком взмыли над заливом стаи чаек.

— Вот это бабахнуло, — сказал Василь, поднимаясь.

— Да они-то хоть живы? — словно простонала тетя Сима.

— Живы! — вскочив на ноги, радостно закричала увидевшая их первой Иришка. — Живы!

Из-за кустов появились четверо. Они устало направились к шлюпке. Боцман и кочегары, подняв вверх руки, приветствовали их радостными возгласами. Женщины улыбались, а тетя Сима вытирала мокрые от слез глаза.

Черный пароход

Днепр становился уже, хотя разлив его был по-прежнему широк. Нужно было очень внимательно следить, чтобы пароход не сошел с фарватера, который, как и в низовье, еще не обозначался никакими знаками. Капитан «Полины Осипенко» и его помощник теперь и вовсе не покидали мостик, зорко всматривались в бегущую навстречу воду. Тут опасность таили не только бревна и колоды, к которым могли быть подвешены мины, но и затопленные на фарватере суда — пароход мог в любое время натолкнуться на них и получить пробоину.

Одно из таких судов, полузатопленное, вероятно, вымытое сильным течением и половодьем на мель, осипенковцы увидели недалеко от устья Припяти. Оно застряло меж двумя гигантскими осокорями, почерневшее, облепленное серовато-коричневыми водорослями. Судно уже подсыхало под весенним солнцем, и над его палубой сизоватой дымкой вился легкий пар.

— Надо бы обследовать его! — поднимаясь из машинного отделения, крикнул капитану Чубарь.

— А что нам от него, лишняя задержка, — ответил Келих, направляя на пароход бинокль.