Повести - [11]

На одинокой иве, приткнувшейся у самой воды, покачиваясь на ветках, посвистывала, пощелкивала стая скворцов. За годы войны Иришка увидела их впервые. Были ли они при немцах? Наверное, были, но девочка просто не замечала их, не присматривалась ни к каким птицам. И вспомнилось ей, как они с отцом, еще в Херсоне, сделали двухэтажный скворечник. «Не будут в таком жить две семьи», — сказал сосед по квартире. «Будут», — уверенно ответил отец. И действительно, в скворечнике поселилось две семьи. Уж наверное, им было приятно жить в домике, построенном таким прекрасным человеком, как Иришкин отец. Семьи были шумные, хлопотливые. Один скворец, помнится, свистел, как мальчишка, Иришка даже иногда оборачивалась на его свист, думая, что ее зовет кто-то из задиристых одноклассников. А другой умудрялся кричать кошкой. И, вспомнив об этом, Иришка улыбнулась.

«Нет, не может такого быть, чтобы не встретился человек, который знает об отце, — думала она. — Просто надо чаще заходить в пароходство, в порт, и обязательно такой человек повстречается».

Василь

— Ну как, есть еще порох в пороховницах? — весело спрашивает Любин.

— Есть! — отвечает Саша.

— Порядок, — бодрясь, улыбается Василь.

Ручным пожарным насосом они откачали воду из трюма. Работа хотя и однообразная, но поначалу казалась вовсе не трудной. Качай себе да качай. Нажимай на рычаг — поднимай, вниз — вверх, вниз — вверх.

Поскрипывает, всхлипывая, насос, из брезентового шланга льется за борт густая с илом и песком вода.

Любин весь забрызган грязью, даже на носу — серые точки засохшего ила. Лицо усталое, глаза покраснели, видно, спит мало.

Саша знал, что, когда члены экипажа после работы уходят домой, Любин и капитан спешат в пароходство: то добывают запчасти и краски, то заседают по каким-то важным делам.

Любин становится на колени, заглядывает в трюм и говорит:

— Немного уже осталось, а там и насос не возьмет, будем ведрами черпать.

Подходит боцман.

— Как у тебя, Валерий, с ведрами? — спрашивает Любин.

— Дюжину раздобыл, да еще дюжину ребята из дому приволокли, — отвечает Божко.

— Значит, порядок, — довольно кивает Любин. — Давай сменим ребят.

Саша и Василь уступают место за насосом, разводят руки в стороны, разминаясь, затем идут в носовую часть парохода, садятся на шершавую, пятнистую от остатков старой краски скамейку. Ладони у Саши горят, а пальцы словно деревянные, и в кулак их не сожмешь как следует — больно. Спину и плечи поламывает от перегрузки, непривычки. Но сегодня уже легче. А после первого дня работы с насосом и уснуть не мог. Едва смеживал веки, в ушах звучали скрип насоса и тяжелый плеск воды.

А перед глазами то появлялась, то исчезала темная поверхность затона, будто и лежа в постели Саша все поднимал и опускал рычаг насоса, откачивая из кают и трюма воду.

Здесь, с подветренной стороны, на скамейке даже слегка припекло солнцем, и ребята сняли бушлаты и мичманки, устало вытерли рукавами взмокревшие лбы.

И тут же услышали рядом повелительный голос капитана:

— Надеть бушлаты!

Саша и Василь поднялись, стали торопливо одеваться. Потом выжидающе посмотрели на капитана, ожидая следующего приказания.

Но его не последовало. Уже совсем не строго капитан сказал:

— Простудиться захотели? Весной и солнце и ветер обманчивы.

Подошел механик Чубарь.

Фуфайка на нем и руки были черны от масла, брюки в пятнах ржавчины.

— Кольца не годятся, Федор Михайлович, — сказал с досадой Чубарь, поправляя на глазу повязку, — надо бы в какую-нибудь часть к военным махнуть, у них найдутся, ребята выручат.

— Вечером буду у коменданта, поговорю, — кивнул капитан.

— Что, уморились? — спросил Чубарь у хлопцев.

— Нет, — ответили те в один голос.

Капитан Келих и Чубарь переглянулись, понимающе улыбаясь.

— Отдыхайте, — сказал капитан.

Но сидеть просто так, ничего не делая, когда все вокруг работали не покладая рук, было очень неловко. Ребята поднялись, прошлись вдоль кормы. Вспыхивали, слепя глаза, звездочки электросварки, тюкали топоры, сверху у рубки слышался перезвон молотков — там клепали из ржавых листов железа новую трубу. Пахло карбидом, свежим тесом, керосином, а из трюмов несло болотным запахом древесной гнили и застоявшейся воды.

— Может, сменить? — спросил Саша, когда они подошли к Любину и Божко.

— Нет, ребята, кажется, все, — ответил Любин, наклоняясь над люком трюма. — Теперь насос уже не возьмет, тащи, Валерий, свои ведра.

— Айда, ребята, поможете, — кивнул боцман Саше и Василю.

Но в это время от берега донесся глуховатый звон. Это кок Тоня била в ржавый рельс, звала на обед.

Ведра пошли в ход после полудня. Вначале работали только боцман Валерий, Саша и Василь. Черпали совковой лопатой в каюте всхлипывающий от воды ил. Все это выносили на палубу и выбрасывали за борт. Ведра пыли тяжелые, как двухпудовые гири.

Вскоре появился Любин, заглянул в каюты и, увидев, что грязь оттуда убывает очень медленно, сказал:

— Стой, ребята! Сил вы много тратите, а толку никакого. Так и до следующей навигации не управимся. Надо что-то придумать.

И он куда-то убежал.

— Перекур! — объявил боцман.

Боцман, Саша и Василь уселись на теплой, нагретой солнцем палубе. Боцман Валерий, даже отдыхая, не мог оставаться без дела, уж такая, видно, была натура у этого человека. Вынув из кармана перочинный нож и палочку, он принялся что-то выстругивать. Василь, щурясь, некоторое время смотрел, как Валерий строгал ее, затем сказал: