Повести - [40]

— Насчет Мещерякова, — продолжал Голованов, — мне, например, картина ясная: самая настоящая дрянь, и его нужно вывести на чистую воду. Хочешь — сам, хочешь — я, хочешь — вместе поговорим с парторгом, с Ходжаевым, тот на него быстро уздечку наденет. Баранку в руках крепко держит. А вот о Сиротине и Леке ничего не могу сказать, — пожал плечами Иван. — Чувствую, что здесь что-то не чисто, они свою компанию не очень-то любят разбавлять, держатся артелью... Кикин еще с ними, два брата-грека, еще кто-то там... А вот чего это они тебя к себе потянули — ума не приложу. А может, я ошибаюсь, — после некоторого молчания добавил Голованов. — За ними вроде ничего плохого не числится... Вот только пьют Кикин да Лека напропалую, а сам Сиротин, по-моему, и в рот не берет. Что они за люди? Кто их знает. Может, им в раю давно место приготовлено, а мы им в ад билеты компостируем! Ярлыки лепить — это легче всего... Не ошибиться бы!

Встал, расстегнул зачем-то ворот гимнастерки, снова застегнул его.

— Знаешь, Гриша, — подсел Иван к допивающему чай Корсакову, — а ведь у нас с тобой очень много общего с теми...

— С кем? — приподнял брови Григорий.

— Ну... с той... с ней... — запнулся Иван. — Ты понимаешь, о ком я говорю?

— Понимаю, понимаю!

— И с Мещеряковым, и с Лекой, и с Кикиным...

— И в чем же это сходство? — улыбнулся Григорий.

— Все мы — люди, — резко произнес Голованов, — ходим на двух ногах, носим одежду, едим за столом, не руками — ложками...

Григория неприятно резанула неизвестно откуда взявшаяся злость в голосе Ивана. Раньше ее никогда не было.

— Все мы — люди, — повторил Голованов. — И ты, и я, и Мещеряков, и Кикин... Советские люди... А вот я не уверен, что все люди — люди! — с сердцем вырвалось у Ивана. — И ты не уверен! Ходить на двух ногах, носить одежду, говорить что-то, кого-то слушать — еще вовсе не значит быть человеком. У человека сердце должно быть, — с болью выдавил Иван, — душа...

Помолчал немного, сосредоточенно царапая ногтем неструганую доску стола, и глухо закончил:

— Рано или поздно каждому приходится держать экзамен на человека. Но не каждый выдерживает его...

Новая метла

— Ну, теперь мне понятно, почему Сиротин и Лека сватали тебя в свою компанию, — тщетно пытался Иван погасить лукавые огоньки в глазах. — Конечно, руководство автобазы совсем не помешает им под рукой...

— Какое руководство? — деловито осведомился Григорий.

— Нет, вы только посмотрите на него! — подбоченился Голованов. — Конспирация — лучше не надо! Под пыткой человек не выдаст своей тайны!

— Какой человек и какая тайна?

— Человек вот этот, — ткнул в плечо друга Голованов, — а тайна... — Иван закусил губу.

— Ну-ну, продолжай, — поощрил его Григорий.

— ...в том, что этот самый человек делает головокружительную карьеру!

— Это какую карьеру? — Григорий подтянул к себе за плечи Ивана.

— Хочет всю автобазу под себя подмять! — выпалил Иван, любуясь произведенным впечатлением.

— Если уж такая тайна и существует, — расхохотался Корсаков, — то, в первую очередь, для меня. Вот убей! — пристукнул себя в грудь кулаком Григорий. — Первым ты мне приподнимаешь над ней завесу.

— Ладно, ладно, — отвел его руки Голованов, — пошли завтракать. На голодный желудок с тобой трудно разговаривать, измором возьмешь...

— А теперь давай серьезно, — обхватил Иван ладонями стакан с чаем. — Такое намерение действительно есть у начальства — перевести тебя в отдел эксплуатации.

— Ты это серьезно? — сдвинул брови Григорий.

— Вполне. Своими ушами слышал.

— А теперь теми же ушами меня послушай, — скатывая в шарик крошки, заговорил Григорий, — поскольку ты сейчас говоришь на полном серьезе.

Иван кивнул головой.

— Я приехал сюда, — продолжал Григорий, — чтобы своими собственными руками строить город, комбинат, железную дорогу — все, что здесь должно быть построено. И строить не из окна конторы, а, на худой конец, из кабины самосвала...

— А на хороший? — поднял брови Иван, отчего его полное лицо приняло недоуменно-детское выражение.

— На хороший? — переспросил Григорий. — На хороший... Я бы прямо сегодня пересел на экскаватор. Понимаешь, Ваня, — чуть помолчав, продолжал он, — на стройке все люди важны и нужны, и все специальности тоже нужны и важны. А есть самые важные и самые нужные... Это, понимаешь, как в авиации! — рубанул рукой Григорий. — Там тоже каждый важен на своем месте. Но, если ты не летаешь, на нашей солдатской бирже цена тебе ровно вдвое меньше...

Голованов хотел что-то возразить, но Григорий сделал нетерпеливый жест рукой.

— Нет, нет, ты не так понял! Дело совсем не в этих расценках, которые так, к слову пришлись. Дело совсем в другом! Я считаю, что если уж служить в авиации, то только летать, если менять лицо земли, то сам вороши ее, выворачивай наизнанку. Мы с тобой шоферы тоже, как говорят, не последняя спица в колеснице, но перед экскаваторщиком я все равно снимаю шапку...

— Собственно говоря, он тоже может ее снять перед тобой. Лазить по горам на колесах — это, брат, не увеселительная прогулка... Но давай этот разговор на потом оставим, давай вернемся к твоей карьере, — подмигнул другу Иван и прижал к столу руку Григория, пытавшегося что-то сказать.