Повести - [38]

— Не подходите близко! — прищелкнул языком Лека.

— Не подпустим! — поддакнул Шин.

— Давай, жмись к нам поближе! И Ивана тяни до нас, — похлопал Сиротин по руке Григория. — Нам хороший народ очень нужен, чтоб с супостатами драться! Хочешь, мы тебе на автобус поможем перебраться? Ни пыли тебе, ни бездорожья! Один-два рейса сделал — оно и Вася!

— Рубль в сумку — два в карман! — ткнул Лека в бок Григория. — И у самого нос в табаке, и у друзей от хмельного усы мокрые!

— На автобус я не пойду! — решительно проговорил Григорий. — Зачем? Опять в арбакеши подаваться? Я хочу настоящей работы! Настоящего дела! Я и приехал сюда, чтобы своими руками что-то сделать, и своими глазами увидеть сделанное! Вот я возил щебенку на отсыпку железнодорожной ветки, а в субботу по ней первая «кукушка» прошла. Так этот маневровый паровозик мне родней родного показался. Идет-то он по моей дороге! — хлопнул себя в грудь Корсаков. — Он во весь голос кричит от радости, что на простор его люди выпустили, и мне хочется, как пацану, шапку в небо кидать! А берега какие речке насыпаем! — оглядел Григорий соседей по столу. — Может, тысячи лет она текла, как хотела, разливалась, куда хотела... Кругом болота, а саму речку воробей вброд перейдет. А сейчас река как река, с затонами глубокими — купайся, рыбачь. А ведь это мы ее такой сделали! И разве я сяду на автобус, когда впереди столько дел? Я же потом по городу, по комбинату хозяином ходить буду! Каждый дом, каждая улочка мне родным ребенком казаться будут. Это же мы жизнь им дадим! А вы говорите на автобус...

Сиротин терпеливо ждал, когда Григорий выговорится, Лека смотрел на него с нескрываемой иронией, и только по лицу Шина нельзя было определить, согласен он или не согласен с Корсаковым.

— Ладно, ладно, — примирительно заговорил Сиротин, — вот и хорошо, что ты такой патриот своего самосвала! Силой же тебя никто на автобус не потащит. Вози булыгу, раз она тебе больше по душе. Надумаешь — скажешь. Поможем всегда. Деньги, Корсаков, никогда никому не мешают. У тебя семья-то есть?

— Четверо нас, — отозвался Григорий.

— Ну, вот, видишь, какой ты многосемейный, — подхватил Сиротин, — тебе без друзей такую ораву не прокормить на своем самосвале.

— Постараюсь как-нибудь, — улыбнулся Григорий. — А от друзей я никогда не отказываюсь.

— Вот то-то и оно! — удовлетворенно произнес Сиротин. — Люди, как пальцы, каждый по отдельности — палец, все вместе — кулак.

— А от наших кулаков самому черту не поздоровится, — потряс Лека увесистым кулачищем, густо поросшим рыжеватой щетиной.

— Да, от такого действительно не поздоровится, — покачал головой Григорий. — Не кулак — молот, — и приподнялся: — Пора по газам, ребята! Дело не ждет!

— Так держись к нам поближе! — вслед ему кинул Сиротин.

Григорий молча кивнул головой.

Из рейса Корсаков вернулся поздно и очень обрадовался, увидев вечером в столовой плотную фигуру Голованова.

— Вот хорошо, что ты, наконец, приехал, — яростно тряс Григорий руки другу, — а то я здесь совсем осиротел...

— Знаем, знаем этого сироту! — шутливо погрозил пальцем Иван. — Если меня и не было несколько дней, это совсем не значит, что я от здешней жизни отстал. Все знаю!

— Что все?

— Да то, что у тебя полгаража новых друзей объявилось. Да еще большое медицинское начальство. Так-так, товарищ Корсаков, — сдвинул брови Голованов, — значит, к начальству в друзья набиваетесь? Правильно, правильно! С начальством подружиться — все равно что по облигации выиграть...

— Ой, Иван, — стал дурачиться Корсаков, — смени гнев на милость!

— Ладно, ладно, хватит подлизываться... Завтра, на рыбалке, полный отчет представишь мне о своем поведении...

— Хоть в письменной форме, — прижал к груди руку Корсаков.

— Не надо в письменной, — неожиданно потемнел Иван. — Видеть не могу письма! На бумаге слова мертвые, холодные, душу леденят... А голосом даже ледяные слова хоть чуть-чуть отогреть можно... До завтра! В семь жду тебя у шиповника, — и, не оборачиваясь, зашагал к гаражу.

«Что с ним?» — недоумевал Григорий. Таким ему редко приходилось видеть друга, хотя время от времени на Голованова нападало тоскливое настроение, которое он объяснял усталостью.

И Корсаков не приставал к нему с расспросами: усталость так усталость. Раз человек скрывает что-то, значит, у него есть причины. Нужно будет — сам расскажет.

На следующее утро Григорий только собрался идти к месту встречи — шиповнику, нависшему над рекой, как увидел рядом Ивана.

— Поедем на твоем самосвале, — хлопнул он ладонью по капоту. — Я свой после поездки еще не привел в порядок. А твой «скакун» на ходу?

— Хоть сейчас на скачки!

— Ну и поскакали тогда. Ты завтракал? Нет. Вот и отлично. Там подкрепимся. Я привез с собой кое-что, — подбросил Голованов на руке небольшой сверток.

— По коням! — весело скомандовал Корсаков.

Машину поставили почти у самой воды, «чтоб не ходить далеко за барахлом», — пояснил Голованов. Удочка у него была только одна, он великодушно предложил ее Корсакову и не смог скрыть радости, услышав категорический отказ.

— Ты лови, Иван, а я посижу, посмотрю. Я на рыбалку езжу не из-за того, чтобы только маринок дергать. Даже когда не поймаешь ничего — никакой досады нет. Лучшего же отдыха все равно не придумаешь.