Повести - [32]

— Не узнаю, — смутился Корсаков. — Знаю, что знакомый, а вспомнить не могу...

— Вот то-то и оно, — сокрушенно покачал тот головой. — Одним словом, знакомый незнакомец... А кто вас всех от смерти спасал уникальным лекарством? — И заговорил совсем другим голосом: «Три капли воды на стакан спирта. Три раза в день перед едой... Только смотрите воды не перелейте...»

— А-а-а! — хлопнул себя Корсаков по лбу. — Вот оно что! «Клистирная трубка!» — вырвалось у него.

— Слухи упорно носятся, что когда-то у меня действительно была такая кличка. Но все это было давно и неправда. Правда то, что перед вами, товарищ Корсаков, без пяти минут начальник медсанчасти будущего гиганта-комбината Иннокентий Петрович Мещеряков.

— А разве у нас есть медсанчасть?

— Есть или нет медсанчасть — неважно. Важно, что есть начальник.

— Без пяти минут, — добавил Корсаков.

Мещеряков едва заметно поморщился.

— Что такое пять минут по сравнению с вечностью?!

— А я бы вас сам не узнал, — оправдывался Григорий. — Сейчас из вас таких, каким вы тогда были, можно пять-шесть выкроить.

Иннокентий Петрович погладил себя по животу, опустил сбившийся к груди широкий офицерский ремень.

— Могу служить ярким примером повышения материального благосостояния трудящихся. — И подхватил Корсакова под руку. — Пошли ко мне, посидим, вспомним старину. Дома, правда, никого нет, жена с дочкой за сто километров в театр укатили... Так что будем сами управляться... — И, не дожидаясь согласия Григория, потащил его за собой.

Корсаков, идя рядом с Мещеряковым, продолжал сбоку разглядывать его.

— Нет, не узнал бы, — повторил Григорий. — Тогда у вас щека к щеке приросла...

— А сейчас, — сжал ему локоть Мещеряков, — хочешь сказать, что щеки на плечах лежат?

— Вот именно! — рассмеялся Григорий.

— Разве над начальством можно смеяться? — с шутливой угрозой сдвинул брови Иннокентий Петрович. — Попадешь ко мне в руки...

— Опять «три капли воды на стакан спирта» пропишете?

— Это я уже сегодня сделаю! — важно произнес Мещеряков.

— Что-то мы идем-идем, и конца-краю дороге не видно, — остановился Корсаков. — Дорога домой — самая длинная!

— Какой бы длинной не была, конец все равно будет. Вот сейчас пройдем через тот урючный садик, я его райским уголком называю, и — на посадку... Видишь, — хохотнул Мещеряков, — с летной терминологией еще не расстался, хотя в самолет сажусь, когда в Москву лечу или к морю...

— А я здесь не был ни разу, — осматривался Григорий. — Это все ваш сад?

— Почти что. Здесь больница когда-нибудь будет. А пока живет больничное начальство, — сделал полупоклон Мещеряков, — и не собирается уходить отсюда... На одном урюке можно несколько зарплат сделать, а еще орешины есть... И за квартиру копейки не плачу. А моя хатка — коттедж целый, шесть палат запланировано в нем.

Корсаков невольно замедлил шаг: идти в гости к бывшему однополчанину расхотелось, но обижать Мещерякова тоже нельзя, что ни говори — фронтовая родня! Но от реплики — «И это говорит врач!» — Григорий не удержался.

Теперь остановился Мещеряков, придержал Корсакова за локоть.

— Хватит дураком быть! — почти по слогам произнес он. — Я себе зарок в этом отношении дал! Як хохлы кажуть — бильше нэмае дурных! Я за то и кровь проливал, чтобы из простой шестерки козырным тузом стать! И стану!.. Если не стал, — добавил он, чуть помолчав. — Ну, вот мы и пришли.

— Ого! — не выдержал Григорий, видя, как хозяин орудует связкой ключей. — Десяток запоров, не меньше. А потайной сигнализации, часом, нету?

— Смеяться-то и нечему, — недовольно буркнул Мещеряков. — Сюда на стройку бродяг со всех концов понаехало. Один другого чище... На ходу подметки рвут... А здесь каждая тряпка горбом нажита, мозолями отглажена... А ты эти самые... смешочки строишь...

Щеки у Мещерякова еще больше обвисли. «И правда на плечах лежат, — вспомнил Григорий его слова. — А вот мозолей что-то не видно...»

— Заходи, Гриша, — наконец, распахнул Мещеряков перед гостем дверь. — Только свои чоботы сразу с ног долой! Полы лаком покрыты, попортишь...

«Может, пока не поздно, уйти?» — сам себя спросил Григорий. Но что-то все-таки заставило его сесть на пододвинутую хозяином низенькую табуретку, обитую кожей, и схватиться за сапоги.

— Первый раз я в такой квартире, — покачал головой Корсаков. — Царский дворец, а не квартира. — И было непонятно — восхищен он или удручен увиденным.

А хозяин, довольный произведенным впечатлением, с завидной для его комплекции резвостью то складывался вдвое у серванта, то задумчиво стоял у раскрытого буфета, постукивая пальцем по горлышкам бутылок. И при этом он не забывал, проходя мимо рояля, приподнять крышку и хлопнуть всей пятерней по клавишам.

— Иннокентий Петрович! Доктор! Ну хватит же! — взмолился Григорий. — Или вы полгорода решили в гости позвать?

— Еще чего! — фыркнул Мещеряков и облизал пальцы. — Полгорода пришло бы, только свистни... Мало, что ль, желающих на дармовщину разговеться? Хозяином быть мало кто захочет, а гостем — ни один не откажется. Ну, давай к столу. Грибочки, икорочка, ветчинка собственного производства, колбаска трех сортов... Не хуже чем паек десантника, а? И насчет выпить — тоже солдатской нормы придерживаться не будем. Мы норму сами устанавливаем, а пить будем без нормы! — И расхохотался, довольный своей остротой. — Ну, давай по единой за встречу, фронтовичок!..