Повести - [3]

За последние два дня невестки Лоевых и Тинка выкопали в маленьком летнем хлеву глубокую яму и поставили в нее большую старую корзину. Снаружи корзину обложили соломой, а изнутри обмазали глиной вперемешку с навозом. Старый Лоев велел обмазать корзину еще неделю назад, чтобы она успела высохнуть. Сейчас он шел посмотреть, все ли сделано как полагается.

Еще летом 1913 года[2], напуганные возможностью турецкого нашествия, люди зарывали в землю свой скарб, делая надежные тайники, где вещи были предохранены от сырости и гнили. А в эту войну они так понаторели в этом искусстве, что припрятанная пшеница сохранялась до самой весны, кукуруза проветривалась и не прорастала, а мука не плесневела, и в ней не заводились мучные червячки. И чем строже и придирчивее делались либералы, тем изобретательней становились крестьяне…

Лоев склонился над корзиной, опытным глазом определил глубину, потрогал ее и одобрительно кивнул. Он остался доволен своими невестками, чинно ожидавшими дальнейших распоряжений строгого, скупого на похвалы свекра. «Пусть ищут, собаки!» — подумал он про себя. Он знал, что зерно отправляют в Германию. А Германия воюет с Россией. Стало быть, кормя Германию, Болгария воюет со своими освободителями не только в Добрудже и Румынии, но и на всем Восточном фронте. «До чего довели нас эти подлецы! — негодовал Лоев. — Позор! Народ и солдаты голодают. А сколько молодежи гибнет! И ради чего?»

Лоев и без комиссий еле сводил концы с концами, с трудом кормил свою многочисленную семью. Ему и горсть зерна была дорога. А налоги становились все непосильнее. Лоев арендовал ежегодно две-три полоски у Гашковых, они были для него немалым подспорьем. Сколько там у него своей земли? Разве она всех прокормит? Гашков давал ему землю почти бесплатно, и Лоев был благодарен ему за это. «Эта зима будет самой тяжелой из всех, — думал он. — Хоть бы не ударили морозы…»

Погруженный в свои нерадостные мысли, он не заметил, как подошел к дому Гашковых. Толкнув ногой калитку, вошел во двор. По обе стороны от калитки тянулся забор из ржавой металлической сетки. От этого забора до противоположной улицы простирался сад Гашковых. Добри считался опытным садоводом, с ранней весны до поздней осени он возился в саду, все что-то копал, подрезал, подвязывал. Для него это было важным и тонким делом, и он с удовольствием прислушивался к похвалам своему саду.

В нижнем этаже, рядом с бывшей бакалейной лавкой, была небольшая светлая комната. В этой уединенной комнатке жили Добри Гашков и его жена. Дочь писала, что живет хорошо, и они были за нее спокойны. Но зато очень беспокоились за единственного сына, Русина. Он уже два года находился на фронте, в самом пекле. А он был их единственной надеждой. Они мечтали о том времени, когда он приведет к ним в дом молодую жену. Год назад он приезжал на побывку и оставил свое сердце у Лоевых. Озорной Христинке Лоевой, совсем еще девочке, он тоже нравился, она благосклонно отнеслась к его заигрываниям, и с тех пор потекли длинные фронтовые письма, полные вздохов и многоточий.

— Ну, Дина, что ты на это скажешь? — спросил жену Добри Гашков, прочитав ей письмо Русина, в котором он просил их согласия на женитьбу. Сын собирался попросить отпуск, чтобы обвенчаться с Тинкой.

— Хорошая девушка, — одобрила Дина. — И она нас знает, и мы ее знаем… Только бы Русин вернулся целым и невредимым…

Добри Гашков лег на топчан, облокотился на гору подушек, водрузил на длинный нос очки и стал шепотом читать газету «Мир». Он давно выписывал эту газету, аккуратно собирал номера и часто, когда хотел вспомнить о каких-нибудь событиях, заново перечитывал их и вновь переживал то, о чем в них писалось…

— О-о! — протянул он, увидев Лоева, и отложил газету. — Добрый вечер, Анго. Садись.

И хотя на топчане хватило бы места еще на троих, слегка отодвинулся, чтобы показать, как приятен ему гость.

Каждый раз, когда Ангел Лоев приходил к своему соседу, сверстнику и другу с просьбой, он чувствовал себя очень неловко. А особенно с тех пор, как оба они начали подумывать о предстоящем сватовстве. Но если в двери постучится нужда, тут не до стыда. Хорошо еще, что пришлось идти со своей бедой не к кому-нибудь, а к близкому человеку, который его поймет. Что бы он без него сейчас делал! Они не родня, но ближе друг другу иных родственников.

Гость присел на краешек топчана, вытащил из-за пояса коробку со свежим табаком.

— Ты чего это лежишь? Не захворал ли? — спросил Лоев и протянул коробку другу.

— Нет, здоров, да куда в такую погоду пойдешь, — ответил Гашков и взял коробку. Он скрутил цигарку, вернул табак и пошел к печке. Прикурив от уголька и сделав несколько затяжек, вернулся к топчану, лег, устроился поудобней. — По правде сказать, даже в корчму не тянет. Везде засели эти мерзавцы из общины… Глаза б мои на них не смотрели…

— И я не могу спокойно видеть этих паршивцев, — Лоев кивнул головой в знак согласия и тоже принялся свертывать цигарку.

— Не люди, а собаки, — процедил сквозь зубы хозяин и сплюнул.

— До чего дожили, Добри! — возмущенно воскликнул гость и, забыв о своем стеснении, подсел поближе к хозяину. — Народ измучили, страну губят!