Повести - [32]

Мечется, снует рыбья живность. Все ближе и ближе смыкаются рыбаки. И бригадир уже выпрыгнул из лодки, забрел в воду, нижнюю повору прижимает, чтобы не ушла рыба, в мотню невода чтобы скатилась, в узкий, длинный ячеистый мешок, похожий на островерхую татарскую-шапку.

— Ходи, ребята! — кричит бригадир. — Низа держи!

— Идет, идет! Сама идет! — орут рыбаки, те, что помоложе, и Серега кричит вместе с ними. Это не беда, что он мокрый, июньское солнышко все высушит.

Заспанный Костюха Пряснов — ладонь ко лбу — выскочил из землянки. Морщится Костюха то ли от досады, что проспал, то ли от того, что солнце мешает. Снова нырнул в землянку, выскочил с безменом и мешком. Да сообразил, видно, что рано еще, кинул все на песок, заковылял к рыбакам.

— Держись, ребята-а! — дурашливо закричали рыбаки. — Подмога идет!

— С таким амбалом можно белугу тянуть!

— Эй, Костюха, подбирай скорее чешую, а то весь жемчуг уплывет!

Уполномоченный скалил в ответ реденькие зубы, но отмалчивался, чувствовал, видно, смущение. Отвернулся было, собираясь зевнуть, да так и замер с открытым ртом, увидев, как свечкой взметнулась у поплавков щука и плюхнулась в воду далеко за ними.

— Эх-ма! Быстрее надо, а то вся уйдет! — Припадая на увечную ногу, Костюха подставил плечо под повору и с усердием принялся тянуть.

— Лодку давай! — закричал бригадир. — Жива-а!

Двое метнулись к рыбнице, подогнали ее. Сноровисто открыли потопчину — верхнюю крышку в середине лодки. Под потопчиной плескалась вода, в днище лодки были прорублены отверстия — прорези, чтобы всегда вода в гуслях была свежей. Сюда вычерпывают саками рыбу, а когда наполнятся гусли, наливают рыбу прямо на дно лодки, укрывают тальником, чтобы не выпрыгнула.

— Чай, пудов двадцать будет? — полюбопытствовал Костюха у степенного, неразговорчивого Пустобаева.

— Потом смерим! — неохотно буркнул рыбак.

— Уклейки только маловато, — явно набивался на сочувствие Костюха, — и чехони негусто…

— Ты вот чего, Пряснов, — оборвал его Пустобаев, — не порти нам тут компанию… Нишкни! А то мы тебе не только жемчуга, золота наложим в котомку-то сколько хочешь… Вот там за кустами его навалом… Слышь-ка, Сергеич! — вдруг ликующе сказал Пустобаев. — Не белуга ли, мотри! Вот как бьет, ровно бык в плетень! Право слово, есть что-то. Я чую!

Бригадир вынул весло из уключины, озабоченно крикнул:

— Низа, низа держите!

«Вот бы такое-то дело, — радостно подумал он, — для почину-то!»

— Всю тешую обобьет, — вздохнул Костюха и громко икнул. Рыбаки засмеялись.

— Ты, — скрипнул зубами Пустобаев. — Ежели еще пикнешь…

— Это баба, чай, поминает, — добродушно продолжал Костюха, понизив, однако, голос. — Чай, думает, я тут щербу хлебаю… С такими похлебаешь! Вон какую щучищу упустили да тешую всю обобьют.

— Замолчи, Пряснов! — прикрикнул бригадир, напряженно вглядываясь в рыбье месиво. — Что ты тут балаган устраиваешь?

— Да я что, я ничего! — пробормотал Костюха и отошел, но тут же принялся орать и махать на чаек, горланивших над тоней.

«Сегодня же выгоню, — окончательно решил Иван, — он тут мне всю бригаду перебулгачит. Я ему скажу, дьяволу колченогому…»

Что он скажет Костюхе Пряснову, бригадир так и не придумал. В мутной воде, почти у самого берега выметнулась вдруг толстенная светло-серая спина. Мощный хвост взметнул каскад воды. Рыбаки загомонили разноголосо:

— Бей, Иван!

— Низа держите!

— Еще бей!

— Наша! Знай хозяина!

Со второго удара Иван угадал веслом рыбине по голове и шагнул в воду, все еще не зная, то ли это оплошала огромная щука, то ли, может, пудовалый судак ввалился.

— Ну-ка, помогите, ребята! — позвал он рыбаков. — Один-то не возьму! Склизкая больно да и здорова. Видно, щука.

Но когда огромную серебристую рыбину выкатили на песок, Иван удивленно присвистнул: нет, не доводилось ему видывать прежде такое. Молчали и рыбаки.

Очень уж непривычный вид у нечаянной добычи: массивная, загнутая кверху голова, мощная махалка-хвост. А самое главное, на боках отчетливо видны лилово-малиновые полосы, похожие на странные, непонятные знаки.

Молчит бригадир, молчат рыбаки, беззвучно разевают широченные рты голавли, судаки, щурята. И такая стоит вокруг тишина, такое скованное спокойствие.

— Может, костерок разведем, — подает голос из кустов Костюха, — ушицу бы пора заваривать. А то кишка кишке кукиш кажет. Похватал вон столбунцов, да оскомину набил только.

И эта болтовня неожиданно нарушила затянувшееся неловкое молчание, своей обыденностью и безыскусственностью напомнила каждому, что ничего, собственно, не случилось. Подумаешь, лежит на песке неведомая никому рыбина.

— Серега и ты, дядя Яша, — скомандовал Иван, — ступайте чистить рыбу. А ты, Константин, давай за костер. — И улыбнулся Пряснову первый раз со вчерашнего вечера: — Поедим, да за жемчуг берись!

Рыбаки засмеялись, принялись проворно дочерпывать рыбу. Потом невод развесили на сушилках, потому что вторую тоню давать Иван не решился: и так с первого же раза переполнены рыбой лодки. Пока рассортируешь, сколько времени уйдет! Да если говорить откровенно, не совсем ладно чувствовал себя бригадир. Когда схлынули волнение и азарт при виде крупной добычи, вялыми сделались руки у Ивана, сердце заколотилось неровными частыми толчками, липкая испарина выступила на теле. Иван подосадовал: «Просидел вчера допоздна, вот и ломает теперь…»