Хаджия с жалостью смотрел на Брычкова.
Брычков продолжал играть. Он начал обливаться потом, так как проиграл уже два наполеона. У него осталось всего пять франков, и он поставил их все сразу. Македонский выиграл. Брычков остался без гроша. Македонский взглянул на стенные часы и сказал:
— Одиннадцать часов! Пойдем обедать!
— Но у меня больше нет денег! — растерянно проговорил Брычков.
— Я тебя угощу, не бойся! Что мое, то твое. Здесь в Румынии всегда так. Мы тебя не оставим. Ведь тут чужая сторона.
Как ни странно, этот человек уже подчинил Брычкова своему влиянию. Его уверенный, насмешливый, лукавый взгляд, в сочетании с беззаботным отношением к жизни, словно приворожил юношу, и тот машинально последовал за Македонским и Хаджией.
III
Они вернулись в корчму знаменосца.
Странджа уже приготовил обед для своих завсегдатаев — хэшей: снятая с огня кастрюля с фасолью испускала горячий пар. Осталось только подождать нахлебников. И вот они стали входить по одному, по два, и вокруг длинного стола, стоявшего посреди корчмы, расселись голодные люди, которые с ложками в руках нетерпеливо ждали, чтобы Странджа наполнил их тарелки. Среди них были и все наши вчерашние знакомцы. Вскоре начался шумный обед, — губы захватывали пищу, челюсти пережевывали ее, глотки проглатывали. Разговоры велись оживленные и на разные темы. Говорили о политике, о том, как ночью взломали кассу одного богатого купца, о «грабителях народа», о том, что из Мачина приехал богатый турок, которого надо убрать, о том, какие были в позапрошлом году сражения в Болгарии, и о скаредности чорбаджий. Все, кроме Брычкова, принимали живое участие в этих интересных разговорах. После того как сотрапезники пропустили по нескольку чарок кислого дешевого вина Странджи, все глаза загорелись, а речи сделались еще более пылкими. Чаще стали слышаться ругательства и угрозы. Бранили одного всем известного богатого болгарина, перебивали друг друга, раздражались.
— Если я не вспорю ему брюхо, толстое, как полный бурдюк, пусть не зовут меня больше Станчо Дерибеем! — кричал один рослый парень, быстро и ожесточенно жуя.
— Злодей проклятый! Ни ломаного гроша нам не дает, обрек нас на голодную смерть… Но я его распотрошу — только попадись он мне в руки! — кричал, угрожающе подняв вилку, другой сотрапезник, смуглый бородатый мужчина.
— Вы слышите? Эти чорбаджии пьют пот бедняков… Я говорю: прежде чем истребить турок, нам нужно вырезать толстосумов… нет иного спасения! — кричал третий, постоянный читатель газеты «Свобода»{14}.
— Ишь ты какой! — перебил его четвертый. — А ты, сударь, поработай да попотей маленько, а тогда уж и хули других… Как будто чорбаджии для того наживают деньги, чтобы совать их за пазуху Петко Мравке!
Петко Мравка удивленно повернулся к тому, кто посмел бросить ему в лицо подобные слова. Потом проговорил с жаром:
— Я и работал и потел на Балканах; я служил народу и кровь проливал, а что делал ты?.. Ты тогда продавал коврижки.
Но противник его вскипел и, выпив чарку до дна, сказал:
— Продавал я коврижки или нет, про то я сам знаю. Это не твое дело. Но, если хочешь, я тебе покажу свои раны на ноге… Не один ты ходил в бой; однако другие люди не дерут горло, как ты…
Несколько человек закричали:
— Димитро! Молчи! Мравка прав… Чорбаджии — предатели и мироеды.
— Всех их перережем! — подхватили другие.
— Долой чорбаджии! Да здравствует народ!
— Да здравствует коммуна! — взревел Спиро Македонский и с силой ударил кулаком по столу.
В те времена коммуна была новым, а значит, модным явлением.
Между тем чарки с дешевым вином то поднимались, то опускались. Говор становился все более громким. Два человека, сидевших рядом с защитником чорбаджий, уже успели, — слово за слово, резкость за резкостью, — вцепиться друг другу в волосы и подраться. «Предатель!», «Шпион!» — слышались крики дерущихся. Воинственным духом заразилось и все остальное общество. Одни заступались за Димитро, который вопил, как подстреленный, другие — их было большинство — возмущались им. Все сгрудились в кучу.
— Вон! Вон! — послышалось множество голосов.
— Вон, чорбаджийский дружок! — подхватили другие, и несколько жилистых рук подняли слабосильного Димитро, намереваясь отнести его на лестницу и вытолкнуть вон.
— Стрелять буду! Пустите меня! — взвизгнул Димитро, выхватывая револьвер.
Все это могло бы привести к печальным последствиям, если бы не вмешался Странджа.
— Стойте! Оставьте Димитро! — крикнул он, расталкивая рассвирепевших хэшей.
— Он подхалим! — заорал Мравка.
— Неправда! — сказал Странджа.
— Как неправда? А кто ж он такой?
— Такой же народолюбец, как вы. Я видел его в бою… Он храбрец… Зря вы языком болтаете…
— Странджа! — проворчал Хаджия. — По-твоему выходит: «Мы плохие, он хороший»… Не нам, видишь ли, судить!
— Вы тоже по-своему правы, потому что вы, как и я, бедные страдальцы и все презирают вас… значит, вы имеете право сердиться.
Эти слова успокоили на минуту рассерженных сотрапезников.
— Да здравствует Странджа, храбрый наш знаменосец! — крикнул Македонский, поднимая чарку.
— Да здравствует! — подхватили все. — Чокнемся!
И чарки зазвенели. Странджа умилился и, дрожащей рукой поднимая свою чарку, начал взволнованным голосом:
