Повести и рассказы - [85]
— Это вы, значит, на лестнице мусорите? Вы огонь на чердаке разводите? Мне милицию вызвать, чтобы вы дом не сожгли?
— Не надо милицию, — ответил поспешно старик. — Мы не шумим, ведём себя тихо. Нам сейчас идти больше некуда. Поживём тут немного и дальше поедем.
— Когда поедете?
— У нас дело есть. Дело сделаем и послезавтра отчалим. А вы, Елена Алексеевна, к нам заходите на огонёк. Потолкуем, чайку попьём с булочкой, с колбаской.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? Что у вас в мешках? Газеты?
— Верно, газетками увлекаемся. «Пчёлку» читаем, «Санкт-Петербургские ведомости», «Библиотеку для чтения».
— На чердаке ночуйте, если вам так хочется, но не смейте разводить костров.
Взяв со старика обещание не зажигать огня, Лена, грозно гремя ключами, открыла дверь и вошла в квартиру.
На кухне, плавая в тёплом чаду, Анна Кузьминична пекла оладьи. Поговорив немного со старухой, Лена почувствовала сильное недомогание. У неё распухло горло, закружилась голова, словом, начиналась ангина. Ночью её донимали кошмары: снилось, будто на гладкой поверхности льда что-то кружится тихо, потом это что-то принималось кружиться быстрее и, наконец, разрастаясь до страшных размеров, жёлтым клокочущим шаром наваливалось и душило.
Весь следующий день Лена провела в постели. Вечером, боясь новых кошмаров, побрела в аптеку за аспирином. Плохо соображая, что делает, зашла в булочную, постояла тупо, потом попятилась к выходу и вдруг увидела Волкова. Топчась у прилавка, он сосредоточенно пересчитывал мелочь на грязной ладони. Ощутив на себе чей-то взгляд, он поднял голову в облезлой ушанке и уставился на Лену пустыми глазами, а узнав её, вздрогнул и быстро вышел на улицу.
«Снова бред начинается», — подумала Лена. Сердце сжала тоска. Она добралась до аптеки и открыла тяжёлую дверь. В белой комнате, у прозрачных дрожащих витрин, заставленных клизмами, бинтами и склянками, притулился сумасшедший урод. Поняв, что от Лены не скрыться, он с ужасом глядел на неё и трясся всем телом. Лене казалось, будто она, и безумец, и столик с графином, и фикус — всё медленно тонет в холодном тумане и запахе медикаментов.
Дома Лена прислушивалась к шуму над головой: кто-то ходил по крыше, стучал топором, ломал сучья, звенел медным звоном. Через некоторое время она почуяла запах костра, надела пальто и побежала наверх.
Из-за приоткрытой двери лился мягкий красный свет, на лестничных стенах плясали золотые блики. Лена взошла на чердак и его не узнала. Он стал больше, просторнее, выше. Гнилые стропила, о которые раньше немудрено было набить на лбу шишку, взлетели и смутно маячили над головой. Крыша явно прохудилась — кое-где проглядывало небо. На большом листе железа горел костёр — трещали весело поленья и фейерверком разлетались искры. Рядом с огнём на табурете пыхтел самоварчик. В углу стояла венская вешалка, на ней висели шубы и меховые шапки. Поодаль виднелась кряжистая фигура давешнего бомжа. Он отдирал от стены газеты — одну за другой, бегло просматривал их, затем какие-то укладывал в аккуратную стопочку возле себя, а какие-то комкал и отшвыривал в сторону — верно, на растопку. Заметив Лену, старик заулыбался, засуетился и, странно прихрамывая сразу на обе ноги, поспешил к ней навстречу.
— Позвольте представиться: Николай Иванович Колесов, к вашим услугам. Вот вы, Елена Алексеевна, и пожаловали к нам на огонёк. Присаживайтесь, сейчас чайку налью вам с малинкой.
Старик подвинул к Лене перевязанную бечёвкой стопку заплесневевших газет, протянул фарфоровую чашечку и блюдце с кусками сахара. Девушка осторожно села. А Николай Иванович повёл разговор о Вологодской губернии, где он родился и куда собирался ехать, о поле с васильками, лесочке с груздями и рыжиками, рыбной речке Кокшеньге. Всё это было знакомо Лене — в Вологде жили её предки.
На закате с блеяньем шли по деревне овцы. Тёплый ветер пробегал по золотому полю, на дороге поднимал золотую пыль. На крылечке сидели дети. Проходила босая Надежда Петровна в синем платье. «Вот тебе, Гришецка, яицко», — говорила она Лениному брату.
— Бабушка, а Бог — это кто?
— Бог — старицок такой.
Кусочек сахара медленно коричневел и тихо хрустел, как тающий лёд.
— А у меня, Николай Иванович, сегодня день рождения. Двадцать четыре года исполнилось.
— Поздравляю, голубушка. Что бы тебе подарить? — Старик обхватил косматую голову красными руками, уставился в землю и замычал в раздумье.
— Николай Иванович, а вам не встречался бесхозный щенок — белый с чёрными пятнами?
— Может, встречался, а может, и не встречался.
— Если увидите его — обязательно поймайте. Он от хозяина убежал, боюсь, один погибнет. Приведите его ко мне. Я вам денег дам или водки, в общем — чего захотите. Поспрашивайте там у ваших... ну у бомжей. Наверняка кто-нибудь видел Тапика. Это его так зовут. Пёс расцветки-то такой необычной, заметной.
— Будет вам собака! Что ещё закажете?
— Да мне больше ничего не надо, всё у меня есть.
— Ну, выпьем тогда! — старик протянул Лене бутылку и рюмку, но тут в углу чердака послышался оживлённый разговор, из темноты выступили два бородатых купчика в синих сюртуках. Один из них, тот, что моложе, охорашиваясь и потряхивая золотыми кудрями, приблизился к Колесову. В его руке со скрипом покачивался блестящий медный чайник.
