Повести и рассказы - [79]

— Что бы там ни было, па, я не люблю проигрывать. Ненавижу. В любой игре ненавижу проигрывать. Когда я проигрываю, чувствую себя дураком, когда выигрываю — умнейшим из умных.

— Еще бы.

И как раз в это время мой отец стал выигрывать. Он выиграл раз, потом второй, потом третий, и я встревожился не на шутку и решил ни за что больше не проигрывать, но проиграл еще раз и еще несколько, и отец сказал:

— Ну как, привыкаешь?

— Нет, сэр!

— Постарайся привыкнуть.

— Никогда не привыкну. Я не желаю проигрывать и не буду.

Но я снова проиграл и, вскочив с места, сказал:

— Или ты кончай это, па, или я тебя стукну.

Он видел, конечно, что я зол, как черт, но рассмеялся. И тогда я кинулся на него с кулаками, и мы схватились и стали бороться, и скоро я уложил его на обе лопатки, ну прямо-таки пригвоздил к полу, а он все смеялся, а я был так зол, что чуть не плакал от злости, и вдруг я почувствовал, что уже плачу, да, плачу, потому что я не согласен проигрывать — никому, даже собственному отцу.

Комната

Один за другим проходили мои дни в доме отца, и вот однажды в конце декабря нас приехала навестить моя мать вместе с сестренкой.

Мы все четверо разглядывали друг друга, слушали друг друга, а потом обедали, а потом отец с матерью начали спорить. Стоит им только оказаться вместе, как тут же между ними затевается спор. Обычно они спорят спокойно и вежливо, иногда — сердито и громко, но даже и в таких случаях они быстро спохватываются и переходят на вежливый тон.

В канун рождества мы с отцом отправились в дом моей матери.

Я стоял посреди своей комнаты, смотрел на свою кровать, и тут отворилась дверь, и вошла мама и сказала:

— Если тебе снова хочется спать в своей комнате и в своей кровати, то милости просим. И сегодня, и вообще. В любое время. Это зависит от тебя одного, и ты не думай, будто теперь тебе уже обязательно оставаться с отцом, а сюда дорога закрыта. Не думай этого. Ты хочешь поспать сегодня в своей старой милой кроватке?

Не знаю, как она догадалась, чего мне хочется, но именно этого мне и хотелось. Не знаю почему, но в ответ я сказал: «Нет, ма, я хочу спать у отца, в кровати, которая у меня там».

— Ну что ж, пожалуйста. Только было бы очень глупо, если б ты захотел поспать в своей кровати и постеснялся бы в этом признаться.

— А как же папа?

— Я могу постелить ему в твоей комнате, на кушетке. Все равно сегодня мы просидим до полуночи, а утром встанем рано, чтоб посмотреть подарки, так что если тебе и твоему папе приятно будет поспать здесь, в этой комнате, то и мне, конечно, это будет приятно, и сестре твоей тоже. Ну как, хочешь?

— Конечно, — сказал я. — Но только если и папа хочет.

Мать поговорила на эту тему с отцом, а сестра моя, слыша их разговор, сказала: «да, папа, да», и отец сказал: «с удовольствием, если это не слишком хлопотно».

— Какой смысл ехать сегодня домой, а утром чуть свет возвращаться обратно? — сказала моя мать. — Мы проведем славный рождественский вечер, встанем завтра рано, откроем свои свертки с подарками, зажарим в печи индюшку и часам к шести устроим, как полагается, рождественский обед. Ну, а потом уж езжайте к себе. Хорошо?

— Великолепно, — сказал мой отец.

Теперь, наконец, я знал, что буду спать в моей кровати, и я был рад, потому что если у человека была когда-то своя комната и своя кровать, он рано или поздно вспомнит про них неминуемо и захочет вернуться к ним, пусть даже долгое время он этого не хотел.

Дерево

Сначала мама дала нам всем выпить. Себе и отцу она приготовила подогретое вино с яичным желтком, молоком и бренди, а мне с сестрой — просто вино, с желтком и молоком. Попозже она подала нам на ужин холодных цыплят, холодное белое вино, свежий ржаной хлеб, масло, соленые огурцы, ветчину, горчицу, маленьких рыб в коробке и мясной салат с майонезом. Это был настоящий чудесный праздник Рождественского Вечера. Мой отец ел и пил, и шутил и смеялся, и пел. И все время играла пианола — все какие есть рождественские песни, и сестра моя все тормошила меня и расспрашивала о нашей жизни с отцом, о школе в Малибу и еще о том, и о другом, и о третьем.

Чудесный это был вечер, одно удовольствие сменялось другим, и никто ни на кого не сердился, и все были страшно голодны и страшно рады, что на столе столько вкусных вещей — садись и ешь себе вволю. Потом, когда пробило двенадцать, мы все пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. Мы с отцом отправились в мою комнату, и я сел на свою кровать, а отец сел на кушетку, где ему было постелено, и сказал: «А хорошо здесь, ей-богу», и я сказал: «Ну конечно же, хорошо».

К тому времени, когда я проснулся, отец мой уже успел встать и одеться, и мама тоже — правда, на ней был пока халат.

Последней появилась моя сестренка; она прибежала из своей комнаты, тоже в халате, как мама, и мы с ней принялись распаковывать наши подарки.

Я получил от матери микроскоп и целый ящик всяких вещей — для рассматривания их с помощью микроскопа, и футбольный шлем — от отца, и еще футбольный мяч, и швейцарский складной ножик с одиннадцатью лезвиями — от матери, а сестра подарила мне фуфайку в красную и белую полоску. Такая фуфайка стоит доллар, и сестра сама скопила на нее деньги. Я получил также новую пару ботинок и много чего другого, и все от мамы и от отца. Они тоже получили подарки — друг от друга, от меня и от сестры. Моим подарком сестре была кукла, которая стоит почти доллар. Кукла очень ей понравилась, и она даже обняла и поблагодарила меня за нее.