Повести и рассказы - [36]

Следить за ним неудобно, нужно поворачиваться, ведь неприятно, когда над тобой сзади стоит человек и говорит, и поэтому Вязников тоже поднялся.

— Виктор Николаевич, я глубоко уважаю ваше стремление сделать лучше, высоко ценю ваши знания и самоотречение, но и вы поймите — никто не допустит такого положения, когда в районе десятки тысяч гектаров будут пустовать и не дадут хлеба! Вдумайтесь, десятки тысяч гектаров! В нынешней ситуации это... Не нахожу слов, что это такое...

— Но позвольте! — холодно сказал Вязников. — Через три года все ваши сотни тысяч гектаров забьют сорняки. Потери будут значительно большими, чем от чистых паров. И если вы, как секретарь райкома, уважаете мои знания, то оставьте право решать за мной.

— Ну хорошо, — успокоился Полухин, вернулся к столу, сел в кресло. — Попытаемся подойти к проблеме с другой стороны. В пятьдесят четвертом году, собственно говоря, освоение целины только началось, особой отдачи от нее не ждали. Ждали в пятьдесят пятом, но засуха похоронила надежды. А вам должно быть известно, что в стране неблагополучно с государственным запасом хлеба, подъели его за четыре года войны. И вот скоро, через полгода, созреет новый урожай, вдруг да полновесный. А у нас огромные массивы земли пустовали! Это сколько же хлеба в одном нашем районе недосчитаемся! В результате решение главной стратегической задачи будет отодвинуто еще на год или на два. За это время может случиться такое, что не оправдаемся мы перед народом ни собственной совестью, ни целесообразностью, ни научными и другими рекомендациями. Стране нужен хлеб, много хлеба! В кратчайшие сроки!

— Я тоже этого хочу, — сказал Вязников, чувствуя, что Полухин непреклонен‚ — однако оставляю за собой право, как коммунист, представить свои соображения в обком партии.

— Да, это ваше право, — согласился Полухин. Он молча понаблюдал, как Вязников собирал со стола бумаги. — Давно я хотел спросить, Виктор Николаевич, почему вы не перевозите свою семью сюда? Извините, пожалуйста, за вторжение в столь щекотливый вопрос, но многие удивляются этому. Нет смысла передавать суть всех разговоров, однако... действительно... почему?

— Вы спрашиваете по долгу службы или как? — Вязников застыл в напряжении и, не отрываясь, смотрел на Полухина.

Под пристальным взглядом на усталом лице Полухина появилась смущенная улыбка. В нем иногда проступала неуверенность: была она от молодости, от груза ответственности, свалившегося на еще не окрепшие плечи, не закаленные в жизненных передрягах. Порой Вязников жалел молодого секретаря: «Эх, птенец желторотый!» — но и завидовал. «Пройдет время, оперится, орлом обернется и полетит, высоко взлетит!» Завидовал собранности и целеустремленности, такой же, как и у него, Вязникова. Он интуитивно чувствовал, что Полухина уже подхватил полет, лишь подобное состояние могло поддерживать человека, когда тянет вниз непосильное бремя, по обычным меркам — даже невозможное. А расхождение в их полетах было существенное, Вязников это отчетливо понимал, потому и завидовал. Если Полухин имел перед собой большую конкретную цель, наполненную высшим смыслом, то ему, Вязникову, эту цель еще нужно найти и драться за нее, доказывать любому, кто засомневается, что не в личных интересах он, Вязников, поступает, что цель — значительная, ради которой ничего не жалко. Собственно, от Полухина заразился он жаждой полета, хотя тот и не подозревал о своем влиянии. Потянулся за ним Вязников, а потом все усилия направил на одно — не отстать, а может, и стремительно перегнать.

Исподволь Вязников изучал секретаря и уже был уверен: нет для него никаких тайн в его помыслах и движениях души, мог заранее предсказать, про себя, конечно, где тот сделает неверный шаг, где ошибется в оценке ситуации или человека. Он радовался не промахам Полухина, а своей проницательности. Это как-то приподнимало Вязникова в собственных глазах и ставило если не выше, то во всяком случае рядом с человеком иной жизненной устремленности.

Вопрос о семье застал его врасплох. Разница в возрасте вроде бы исключала возможность доверительной беседы, и он подчеркнул это, зная, что самое сложное для Полухина — выдерживать точно сбалансированную линию поведения: по должности он многим должен интересоваться, но как, о чем, у кого — из-за недостатка жизненного опыта определял не всегда правильно. Вот и сейчас, почувствовав откровенное неудовольствие Вязникова вмешательством в его личные дела, Полухин несколько растерялся:

— Если не желаете, будем считать, что вопроса не было...

— Нет, почему же, и вопрос был, и любопытных много. В данной ситуации лучший выход — объяснить все вам как секретарю райкома.

— Ну зачем так официально, Виктор Николаевич, — Полухин замахал руками. — Бог с ними, с разговорами!

— Разговоры ведут обо мне, — Вязников был сух и непреклонен, даже постукивал костяшками пальцев по столу. — Поэтому я заинтересован, чтобы их впредь мне не передавали. Пусть любопытные побольше занимаются своими семьями. О моей скажу коротко: двое ребят, уже взрослые, один работает, другой учится. Жена преподает в институте, гуманитарий, дела по специальности здесь пока нет.