Повести и рассказы - [21]

А Димка Пирожков все лето возил сено на волах — «крутил хвосты». Досталась ему пара дружная и смекалистая. Начинали они выкамаривать с самого утра, с запрягания. Всегда стояли рядышком, добродушно помаргивая и махая хвостами. Но лишь Димка протягивал руку к рогам, волы кидались в разные стороны — резвой трусцой по берегу озера, где обычно паслись. Димка бросался в погоню. Ох и намучился же он, пока не уразумел, что сначала нужно ловить черного с белыми пятнами. Схватил его за рог, и борьба прекращалась: вол покорно шел в ярмо, хотя перед этим он и убегал, и увертывался. Другой вол, рыжий, сразу останавливал свой бег, издали наблюдал, как запрягают напарника, и не спеша трусил к повозке, подставлял шею.

Дважды в день волы устраивали себе отдых. Где бы они ни находились, как бы Димка их ни стегал, все бесполезно. Лишь бы в тот момент была пустой сеновозка. Волы брали точное направление, и ничто не могло свернуть их с выбранного пути или остановить. Они мчались по степи к озеру, с ходу залетали в воду — всегда в одно и то же место, накрепко посадив сеновозку между многочисленных кочек. Волы ложились, и над водой торчали их довольные морды. Бей, дергай, тяни — без толку.

Всякий раз Димке Пирожкову приходилось выпрягать волов. Те лениво и шумно отбредали подальше, на глубинку, и оттуда смотрели, как возчик, аж плача от коварства столь хитрой и упрямой скотины, по частям выносит на берег сеновозку и собирает. Сделать это было нелегко — по пояс в воде, среди видимых и невидимых кочек: частенько спотыкался и плюхался Димка Пирожков, почем зря кляня и свое неумение, и опрометчивость, с которой согласился возить сено, а особенно костерил необузданную животину-скотину.

Отдохнув и освежившись, сколько им казалось достаточным, волы вылезали из воды и без понуканий, самостоятельно прилаживались у ярма.

Намаялся с ними Димка Пирожков, правда, кой-какие их привычки усвоил, но и только, совладать не удавалось. Потому-то упрашивал главного инженера, чуть ли не в ногах валялся. Упросил. Сжалился Аверычев — взял в мастерские, строго предупредив о необходимости работать не покладая рук, а также повышать квалификацию.

После подобного поворота в своей жизни разве мог ослушаться Димка Пирожков, когда о чем-либо просил главный инженер или кто из трактористов! Да он был готов землю есть, лишь бы доказать, что не зря его допустили в ремонтные мастерские. А там интересно — ишь сколько тракторов и комбайнов, это не волам крутить хвосты, а возле техники обитать и лечить ее, глядишь, докой станет.

Так рассуждал Димка Пирожков, когда дядя Миша, электромонтер, оглядев его с ног до головы, сказал неодобрительно:

— Легонько одет, в одну телогреечку и сапоги... Продувает небось до костей?

— Да нет...

— Понизу, оно конечно, можно стерпеть, а как наверх полезешь? Сифонит там ой крепко!

— Ничего, дядя Миша, не успею замерзнуть, ведь не целый день сидеть на столбе!

— Оно конечно, не целый день, — пробурчал в густые седые усы старый электромонтер. — А все же полушубок не грех одеть.

Полушубок не значился среди личного имущества Димки Пирожкова, сказать об этом он постыдился и поэтому заспешил надеть монтерские когти и неуклюже полез наверх.

Первый раз в жизни взбирался Димка на столб. Раньше лазил по деревьям, но там на пути сучья, наросты, листва — все вроде не один на верхотуре. А этот столб, высушенный горячим солнцем и степными ветрами, голый и неуютный, топорщился маленькими, поначалу незаметными, щепочками. Еще внизу, едва приложив к нему руки, Димка через рукавицы почувствовал глухое гудение, будто внутри столба запрятан некий двигатель и бурлит в нем таинственная и могучая энергия. Дальше от земли гудение становилось все напряженнее, и тон его повышался, как у струны, которую подтягивают. Димка лез неуклюже, путался в монтерских когтях; прижимаясь к шершавой поверхности, он всем телом ощущал вибрирующую упругость столба, и почудилось ему, что столб по-старчески недоволен неожиданным беспокойством, тужится, тужится стряхнуть нахального паренька. На вершине, надежно закрепив цепь страховочного пояса, Димка наладился было сделать несложную работу — с фарфорового изолятора смотать остатки порванного провода, снять с пояса прицепленный новый, соединить его с неповрежденным концом, снизу дядя Миша натянет, чтоб не провисал между столбами, а потом Димка закрепит, и все.

Но, доставая из сумки кусачки, замешкался Димка Пирожков. Он неожиданно увидел — и внизу, и вокруг — белую снежную степь, такую вдруг далекую, словно парил над ней на невообразимой высоте, и отдалились редкие черные фигурки людей — дядя Миша, группа женщин возле магазина, ребята из ремонтных мастерских, разгружавшие с автомашины ящики с запчастями; неслышно попыхивая сизым дымком, на противоположный край поселка въезжал трактор.

Эта размеренная жизнь среди степной необъятности, этот поселок с ровными рядами улиц из сборных щитовых домов, почти до окон заметенных сугробами, это глубокое голубое небо с холодным солнцем, от света которого остро резало глаза, — все сверху показалось незнакомым, будто забросило Димку Пирожкова на чужую планету, а столб — тонкая паутинка, плывущая над ней и лишь чудом еще не разорванная, она сгибается и раскачивается под его, Димкиной, тяжестью.