Повести и рассказы - [14]

36

Утренний лес, умытый грозой, был наполнен веселым щебетом птиц. Степан сидел на берегу, уронив голову на руки. Казалось, что он дремлет. Но вот он поднял голову и увидел радугу, перекинутую через реку, словно огромный разноцветный мост. Степан стал на колени и прошептал: «Прости меня, Господи, дай же быть с Тобою до конца и не поколебаться в тот час, когда Ты мне пошлешь испытание моей веры». Он встал, осмотрелся кругом, увидев лесные цветы, сорвал их и пошел к своей лодке.

Подплыв к тому месту, где была затоплена баржа, Степан положил на воду цветы, перекрестился и, взяв в руки весла, в глубокой задумчивости стал равномерно и ритмично грести, направляя лодку против течения. В душе его зазвучало торжественное покаянное песнопение. А на воде сиротливо покачивались лесные цветы.

37

Во двор Иверского монастыря въехал автомобиль. Из него вышел Коган и бодрой походкой направился к одному из зданий.

В бывшем кабинете игуменьи сидел Крутов. На столе стояла бутылка с водкой, и соленые огурцы, и помидоры в глиняной миске. Он играл на гармони и пел унылую песню:

Ах, барин, барин, скоро святки,

А ей не быть уже моей.

Богатый выбрал, да постылый,

Ей не видать отрадных дней…

Зашел Коган, увидев эту картину, укоризненно покачал головой:

– Что же ты, товарищ Крутов, какой пример своим бойцам показываешь?

– Я в бою пример показываю, – и он потянулся к бутылке, – врагов революции били и будем бить, а выпить русскому человеку иногда очень нужно. – Он плеснул себе в стакан, выпил и безнадежно махнул рукой. – Впрочем, тебе, Илья Соломонович, этого не понять.

– Некоторые вещи, товарищ Крутов, мне действительно трудно понять, но давай перейдем к делу. Завтра рано утром выступаем, так что готовь отряд.

– Ну наконец-то! – обрадованно воскликнул Крутов. – А то я уж начал опасаться, что гражданскую войну без нас закончат.

– На наш век, товарищ Крутов, буржуев хватит, – усмехнулся Коган, – в России с ними покончим, за мировую революцию пойдем воевать. А пока нам необходимо выполнить директиву губкома и провести продразверстку в селе Покровка. Сам понимаешь, что на голодный желудок не повоюешь.

– Скажи ты мне по старой дружбе, дорогой Илья Соломонович, – с видимым недовольством и иронией обратился Крутов к комиссару, – какой же такой умник догадался на боевом скакуне землю пахать? У нас на Дону для пахоты быков запрягали, а резвых скакунов для ратного дела берегли. Что, кроме меня, некого посылать?

– Ну чего ты опять в трубу лезешь. Решение принималось коллегией губкома, а не единолично. Думаешь, мне охота с мужичьем возиться. Между прочим, в Тамбовской губернии крестьяне весь отряд продразверстки перебили. Да уже не один такой случай. Так что сам думай, не на прогулку идем, считай, что это тоже война.

38

В храме села Покровка заканчивалось крещенское богослужение, когда в городе начал свои сборы отряд продразверстки.

Коган вынул револьвер, и, провернув барабан, убедился, что все патроны на месте, снова сунул его в кобуру.

В это время Степан, облаченный в стихарь, вынес из алтаря запрестольный крест[20] и подал его одному из прихожан.

Крутов, полюбовавшись своей саблей и попробовав большим пальцем ее остроту, самодовольно вложил опять в ножны.

Степан вынес из алтаря запрестольный образ Божией Матери и передал его другому мужику.

Брюханов примкнул штык-нож к винтовке и повесил ее за плечо.

Один из мужиков в храме подошел, вынул из гнезда древко хоругви[21] и с благоговением встал с нею перед солеей[22], ожидая начала крестного хода.

В это же время Зубов, поиграв в руке ножом, сложил его и сунул в карман шинели.

Второй прихожанин прошел и, взяв другую хоругвь, встал в паре рядом с первым.

– По коням! – скомандовал Крутов и, вставив ногу в стремя, вскочил на своего коня.

Отец Петр вышел на амвон и осенил прихожан крестом.

– Ну, с Богом, православные, на Иордань[23]. – И сразу же затянул: – «Глас Господень на водах вопиет…»[24]

Хор подхватил песнопение, и вся процессия двинулась из храма к выходу.

Из распахнутых ворот разоренного женского монастыря выехал отряд продразверстки во главе с Крутовым. Он восседал на высоком кавалерийском коне. На голове его красовалась перевязанная красной лентой каракулевая шапка, лихо заломленная на затылок. Щегольской овчинный полушубок был препоясан кожаной портупеей. На правом боку болталась увесистая деревянная кобура с маузером, на левом – сабля. Красноармейцы в буденовках и шинелях, с винтовками за плечами, хмуро ехали на санях, ежась от мороза. На передних санях развалился сам Коган. Из-под пенсне, посаженного на крупный с горбинкой нос, поблескивал настороженный взгляд темно-серых, слегка выпуклых глаз. Закутанный в долгополый тулуп, комиссар напоминал нахохлившуюся хищную птицу.

Двери Покровского храма распахнулись, и из них вышел крестный ход. Мужики несли запрестольные образа[25] и хоругви. За хором шел отец Петр, широко улыбаясь. На нем сверкала нарядная белая риза. В руках он держал напрестольный крест[26] и Евангелие. Рядом с ним шел Степан, одетый в белый стихарь, нес кадило и требник[27]. За батюшкой шел весь народ, бабы – с ведрами и бидонами.