Повесть о заколдованных шакалах. Древние тамильские легенды. - [9]

, знаешь все законы.

Как же посмел ты обмануть царя?

На что надеялся?! Как вывернуться думал?!

Сам положил ты срок, когда прибудут кони, —

Срок истекает. Завтра спросит царь

С тебя коней, а ты что скажешь?

Да, ты хорош! Ты поступил отменно!

Коль о себе ты думать не желал,

Ты должен был подумать о других;

О родичах, о близких и о слугах,

Что от тебя зависят».

Так Вадавуран отвечал

всем, кто собрался там:

«У нас нет ни родных, ни близких,

С печалью расстались мы,

и с радостью порвали,

С телом никчемным расстались мы,

и с разумом глупым порвали,

С тех пор как прядеволосый[62]

в сердце своем поселил нас.

Из всех дорогих обладаний

одним дорожим обладаньем

Обладанием отвращенья

ко всякому обладанью.

Гордость в себе мы выжгли,

гнев мы в себе загасили,

Мы истребили стремленье

и к доброму и к дурному[63].

Шива нам мать и отец[64],

наш друг и наставник.

Все, кто созданы им, — наши дети.

Бесстрастие — наша страсть.

Рожденье — единственный враг наш.

Котлы всех стран и земель

варят для нас еду,

Циновка для нас — вся земля,

постель — от моря до моря.

Одежд нам не нужно — зачем?

Есть повязка на бедрах.

Украшенья нам — зачем?

Есть ожерелье — четки.

Умащения тела — зачем?

Есть у нас пепел священный.

Вечность ли мы проживем,

умрем ли мы через миг,

Царь обласкает ли нас

или казнить нас велит, —

Нам все едино теперь,

едино, что рай, что ад.

Память о Шиве вовек

при нас и от нас не уйдет;

Память о том, что ушло,

не вернется к нам никогда».

4. О том, как царь Пандий вопросил: «Где же кони?» О том, как кони прибыли в столицу, и о неизвестном, что привел их

Прошел еще день, но коней все не было. Вадавуран оставался у себя дома, волнуясь, ожидая, надеясь. Тем временем один из министров, человек сухой и подозрительный, к тому же в тайне ненавидевший Вадавурана и с нетерпеньем ждавший паденья царского любимца, явился к Ариямарттана Пандию, поклонился ему и сказал:

— Пребывай в благополучии и славе, о владыка! Я должен тебе сообщить нечто весьма важное. Тот, кто по твоему веленью должен был закупить боевых коней и для того был послан в Перунтурей, все твои сокровища и деньги отдал монахам и отшельникам. А когда ты послал гонцов, торопя его с возвращением, он просто солгал, чтобы спасти себе жизнь. Вернувшись, он солгал еще раз. Смотри, царь, он ловко тянет время. Но правда все равно выйдет наружу!

С трудом сдерживая закипающий гнев, Пандий шлет конного гонца в Перунтурей, велит ему гнать и гнать и, подробно все разузнав, тотчас же быть обратно. Гонец, измученный, вернулся в тот же день и донес, что ни в самом Перундурее, ни на дороге коней он не видел и ни от кого из встречных не слышал, что где-то поблизости гонят коней. Царь крикнул:

— Эй, кто там! Взять Вадавурана из дому! Эй, палачи! Пытать его до тех пор, пока не скажет, куда девал мои сокровища!

Опального министра, невзирая на высокую его касту, на глазах у всех горожан выволокли из дому и бросили в царский застенок.

— Отвечай, куда дел царские сокровища, что были даны тебе на покупку коней? Скорей, не то начнем пытку!

Он не отвечал.

На следующий день его связанного, с непокрытой головой выставили на палящее солнце. Долгие часы стоял он на каменной площадке весь обожженный, с красными глазами. Не чувствуя боли, полностью потеряв ощущение тела своего, он едва шептал сухими губами:

— Я знаю, ты не забыл обо мне, ты не забыл обо мне, я — твой, а кони придут, я знаю…

Он не переставал беззвучно произносить слова эти, когда с заходом солнца палачи увели его в застенок.

… В лесах и рощах земли тамильской жило тогда великое множество шакалов. По ночам голодный плач их или радостный вой — когда случалось им набрести на какую-нибудь падаль — можно было слышать и близ селений, и у стен больших городов.

А волшебник чудный Шива, что начал свою чудесную игру, когда впервые явился Вадавурану под деревом Курунду, теперь решил продолжить божественную забаву. Новому любимцу он пообещал, что кони придут в Мадуру? Что ж! Играя, развлекаясь, силой волшебства своего он превратил всех шакалов южного края в коней, а шакалов небесных, тех, что в мире богов по лесам рыщут, — в погонщиков. Сам же превратился в торговца лошадьми и впереди огромного табуна поскакал. «На первом коне, что, заржав, из пены волн морских возник…»[65] Вот так в миг единый безмерно возросло число участников божественной игры. Еще мгновенье — и море ржанья, ураган цоканья, вихрь щелканья бичей — все это покатилось по дороге из Перунтурея в Мадуру.

Ночь над Мадурой. Царь Пандий, звеня ножными браслетами, широкими шагами ходит взад-вперед по залам своего дворца. Ох, тяжко играть против того, кто никогда не проигрывает! Пандий сжимает рукоять сабли, шаг его быстрее и быстрее, мысль его все стремительней: «Нет, он виноват, виноват! Он не привел коней, он растратил все золото. И наказание, которому я подверг его, — не произвол, а справедливость…»

Но пред очами Пандия все стоит его любимый министр, его юный друг, его постоянный советчик — обожженный жестокими лучами полуденного солнца. Из-под едва приподнятых красных век он смотрит на царя и взгляд его говорит:

«Все дающий — кто? Все берущий — кто? Ты говоришь, я растратил, я не привел… Сокровища, кони, я, ты сам — все это тонкая пыль, устилающая арену вселенной, по которой танцует он…»