Повесть о юных чекистах - [39]
— Так ведь на базаре ваша знакомая назвала вас Наташей!
— А ты запомнил? — Она успокоилась и была явно польщена Костиным вниманием. — А тебя как зовут?
— Константин. Костя.
— Заходи, Костик, у меня есть кое-что для починки.
Гремя засовом, она открыла калитку и пропустила мальчика во двор.
Из-под крыльца с громким лаем выбежала небольшая собака.
— Найда! Молчать! — прикрикнула на нее Касатонова.
Костя остановился, попятился, делая вид, будто боится идти вперед, и быстро оглядел усадьбу.
Рубленый дом под железной зеленой крышей, окна с резными наличниками и зелеными ставнями, высокое крылечко, застекленное с двух сторон. Перед фасадом дома посажены настурции, бархатцы, матиола.
Вдоль боковой стены, выходящей во двор, густые кусты сирени. Посреди двора, заросшего травой, колодец, около него — две толстые вербы. Справа, в конце двора — небольшой сарай, а за ним, шагах в тридцати — вросшее в землю строение, очевидно банька.
— Иди, иди, не бойся! Собака не кусается! — позвала хозяйка. Они поднялись на застекленное крылечко.
— Посиди здесь, Костик, — пригласила Касатонова, — а я пока поищу посуду.
Она ушла в дом и долго гремела чем-то металлическим, а Костя не терял времени даром, через окна внимательно оглядел двор. Сразу же за ним начинались огороды, тянувшиеся почти до самой опушки темневшего неподалеку леса. Потом стал осматривать крыльцо. Здесь стоял небольшой столик, три табуретки. Справа от двери в деревянной кадке зеленел фикус. У его ствола лежал ершик для чистки оружия. Костя схватил его и тут же бросил. Он был чуть влажный. Щелочь еще не высохла. Значит, пользовались им недавно, чистили оружие, может, даже вчера или сегодня? А вот еще одна интересная вещь! За кадкой, из щели между полом и плинтусом, высовывался маузеровский патрон. «Хорошо бы его показать Бардину», — подумал Костя и уже собрался достать патрон, но его позвала Касатонова:
— Заходи, Костик!
Он вошел в кухню. На столе лежал прохудившийся ковшик.
— Нельзя его починить? — спросила хозяйка.
Костя осмотрел ковшик.
— Почему же нельзя, можно!
— А я искала чайничек… да не нашла. Последняя память от мужа, — она нахмурилась и вздохнула.
— А где ваш муж, Наталья Ивановна? — робко спросил Костя.
— Умер! Царствие ему небесное! Убили! — Она перекрестилась.
Кто убил, Костя не стал расспрашивать, но Наталья Ивановна рассказала сама:
— Он был военный. Еще в первую войну мой Николаша за геройство получил два Георгия, стал фельдфебелем, а потом прапорщиком. Когда окончилась война, возвратился домой, но уже без погон и без ахфицерского звания. В Красную Армию не пошел, к зеленым[28] не приставал, а когда в девятнадцатом году появился в наших местах деникинский генерал Мамонтов, Николай надел погоны и ушел с белыми. В одном бою, тут же, на Тамбовщине, его зарубили буденовцы.
Во время рассказа лицо Натальи Ивановны преобразилось, стало жестоким, а глаза, как показалось Косте, потемнели.
— Да, — сказала она, — несправедливо убили моего Колю буденовцы. Он ведь за свою землю сражался… — и, сердито посмотрев на Костю, замолчала.
«Вот ты какая, — подумал Костя, — настоящая „бандитская невеста“, а я еще сомневался».
Наталья Ивановна еще раз очень подробно расспросила Костю, кто были его родители, когда умерли. Так же подробно Костя рассказал о своем «дяде-инвалиде». Расспрашивала Касатонова дотошно, и, если бы у Кости не было заранее приготовленных и заученных легенд на себя и на Бардина, он бы сбился.
Видимо, убедившись в благонадежности «жестянщиков», Наталья Ивановна предложила пообедать с ней и спросила:
— Где будем кушать? Здесь или в столовой?
По тому, как был задан вопрос, Костя понял, что ей хочется похвастать своим жильем, и согласился на столовую.
Это была уютная горенка с цветами на двух окнах, небольшим застекленным буфетиком, столом, покрытым клеенкой, и несколькими стульями. В углу на тумбочке стоял граммофон с большой никелированной трубой. С потолка свешивалась керосиновая лампа под стеклянным цветным абажуром с бисерными висюльками.
Костя стал оглядывать комнату, а Наталья Ивановна со словами «Что ж я веду пустые разговоры!» набросила на стол скатерку, поставила тарелки и хлебницу. «Ты, Костя, нарежь хлеб. Это дело мужское», — она вздохнула и вышла на кухню.
Через несколько минут вернулась и поставила на стол большую кастрюлю с жирными щами.
«Интересно, сколько дней она собиралась есть этот котел? — думал Костя, отдавая дань вкусным щам. — Тут, наверное, пятерым мужикам хватит».
За обедом хозяйка говорила без умолку. Она несколько раз спрашивала, нравится ли ее «квартера» и вздыхала:
— Ах, мой Николаша так любил, чтоб все было по-благородному, по-ахфицерски…
Костя делал вид, что все это ему необычайно интересно, а про себя думал: «Сколько же этот Николаша красноармейцев загубил? Об этом она небось не скажет».
В тот день удача шла ему навстречу. После обеда Касатонова привела его в соседнюю комнату. Это была спальня с городской никелированной кроватью, горой подушек, подушечек и «думок», аккуратно сложенных на пестром, нарядном покрывале. Из окна, на котором тоже стояли цветы, видны были огороды и подступавший к ним лес. Костя подошел к окну и понюхал кустик цветущей герани. В горшке лежало несколько окурков, до половины вдавленных в землю. «Какая же хозяйка бросит окурки в цветочный горшок? — удивленно подумал Костя. — Значит, курила не она!» И, чтоб скрыть свое удивление, похвалил цветущие кустики.
