Повесть о военных годах - [64]

Я промолчала. Меня поразила эта общность мыслей и чувств. Я ведь тоже стреляла, думая о мамах и детях. А разве это не самое светлое, за чью свободу и жизнь идут на смерть солдаты, защищая Родину?

— Где наши-то? — первым забеспокоился сержант.

Мы подхватили свои пулеметы и побежали к догорающему танку.

За танком танкисты и несколько пехотинцев разворачивали в сторону противника брошенные им во вчерашнем бою семидесятипятимиллиметровые орудия.

— Задание выполнено, — доложил сержант командиру взвода.

— Видел, — кивнул лейтенант. — Патроны еще есть?

— Есть по одному диску.

— Это хорошо.

— А зачем это? — спросила я, указывая на пушки.

— Воевать будем, — невесело усмехнулся лейтенант и неожиданно взъярился:

— Хотел бы я знать, какого черта молчит наша артиллерия! Ведь бегут же, бегут!

Две извилистые волны из сплошной массы людей — одна откатывающаяся, другая надвигающаяся — приближались.

— Пушки исправны, только прицелы сняты. Снарядов сколько угодно. Будем стрелять. Ложись! — вдруг крикнул он.

Мы растянулись на земле. Вокруг засвистели, зашлепали пули.

— Вот гад, — отплевываясь, сказал лейтенант, — все время мешает! Пулеметчик засел где-то в старом окопе и постреливает, — пояснил он.

— Давайте я его найду и успокою, — сказал сержант.

Лейтенант взглянул на его забинтованные руки и покачал головой:

— Нет, ты не годишься. И послать некого. Люди и так едва с пушками справляются. А впрочем… — Он посмотрел на меня.

— Разрешите мне?.. — неуверенно сказала я, боясь, что он меня не пошлет.

Но лейтенант согласился:

— Иди, сестра. Видишь бугорок? Он где-то там. Ложись на землю и ползи. Все время ползи. Лучше сделай крюк, но зайди с тыла. Встретишься нос с носом — несдобровать тебе. Наган где у тебя? Вытащи из кобуры и сунь за пазуху: скорее достанешь. На, возьми еще это. — Он протянул мне финский нож.

— Финкой не умею, — пришлось признаться мне.

— Тогда возьми еще и мой пистолет. Перезаряжать тебе некогда будет.

Медленно ползла я по клейкой грязи. И только удалившись метров на двести, поняла всю сложность моего задания. Как найдешь на этой ровным ровном раскинувшейся земле одинокого пулеметчика, да еще надо зайти ему с тыла?

Передвигаясь ползком, я, конечно, потеряла из виду тот бугорок, на который указывал мне сверху лейтенант. Где же искать? Но найти обязательно нужно! Поползла дальше наугад.

Пулемет застучал так неожиданно близко, что я невольно прижалась к земле, но тут же подняла голову. Пулеметчик стрелял трассирующими пулями. Это было совсем рядом, буквально в двух шагах впереди меня, и — я чуть не закричала от радости — пулеметчик, несомненно, не видел меня: я все-таки зашла ему с тыла.

«Не торопиться и не волноваться!» — предупредила сама себя. Поползла осторожно и все же чуть было не скатилась в окоп, в котором на корточках сидел немец, сжимая рукоятки пулемета. Выхватила наган. Одно неловкое движение, и большой ком земли, скатившись в окоп, ударил пулеметчика по спине. Он обернулся, и я выстрелила…

Я нажимала спусковой крючок нагана, пока не раздался сухой, беспомощный щелчок: кончились патроны. Только тогда увидела, что немец, неловко уткнувшись в колени, не двигался. Секунду, а может быть вечность, смотрела я вниз, недоуменно переводя взгляд с убитого на пулемет, все еще не осознав, что же, собственно, произошло, так все это было быстро и внезапно. И вдруг такая бурная радость охватила меня, что, забыв обо всем, я вскочила на ноги, подхватила за какую-то дужку пулемет и побежала к товарищам, размахивая от восторга пустым наганом. За мной, подпрыгивая, катился на колесиках вражеский пулемет.

На холме пушки уже были развернуты так, как надо. Лейтенант навел все четыре орудия примерно по углу наклона ствола и заряжал последние. Пехотинцы ушли. Около орудий оставались только танкисты.

— Вот. Пулемет. Смотрите… — подкатила я свой трофей к ногам лейтенанта.

— Хорошо. Оставь его. На́ веревку, держи крепко.

В руках у меня оказался конец какого-то шнура, привязанного к ушке. У других орудий стояли танкисты с такими же веревками в руках.

— Как подам команду «огонь», тяните с силой, рывком тяните, да рот пошире открывайте, а то оглохнете, — сказал нам лейтенант и рубанул рукой воздух: — Огонь!

Я рванула за шнур. Оглушительно грохнуло. Жаркий воздух, дым и копоть вырвались из орудий. И четыре дымка разрывов наших снарядов поднялись в гуще надвигающихся немцев.

— Заряжай! — крикнул лейтенант и, подбежав к моему орудию, зарядил его.

Танкисты справились со своими пушками сами.

— Огонь!

Четвертый залп нашей батареи слился с гулом множества орудий справа, слева, сзади и даже впереди нас. Перед наступающими немцами поднялась стена разрывов: заговорила артиллерия.

— Опомнились!.. — устало усмехнулся лейтенант.

Артиллерия твердо вступила в свои права.

Мы видели, как наша пехота остановилась, колыхнулась солдатская масса, будто спружинила, потом по чьей-то, неслышной нам команде побежала сначала медленно, потом все быстрее на дрогнувших немцев. Мне показалось, что я физически ощутила — как и те солдаты, что находились в цепи, — и трудную остановку на бегу, и крутой поворот, и первый, самый трудный, шаг назад — вернее, вперед, на врага.