Повесть о военных годах - [65]

— Теперь пошли в Карпечь, — сказал лейтенант. — Взвод-то наш в селе.

Мы медленно спустились с холма. Вокруг было безлюдно. В долине затихал бой.

Только к вечеру добралась я до командного пункта бригады.

— Где ты была? Мы тебя искали, искали… — кинулась ко мне Мария Борисовна.

— Там, около Карпечи.

— Раненые есть?

— Немного. Кое-кто из ремонтников легко ранен, так они в госпиталь не хотят. Есть обожженный танкист, он тоже говорит: «В бригаде вылечусь». Я его на наш медпункт отправила.

— Ну и денек сегодня был!.. Артиллерия, как назло, снялась с места — меняла позиции, а он в это время возьми да и пойди в контратаку. Спасибо, нашлась одна батарея на месте. Открыли огонь самостоятельно. Молодец командир батареи! Что значит артиллерист! Завтра обязательно разыщу и представлю к Герою.

Я оглянулась. Говорил незнакомый полковник-артиллерист.

— За это стоит, — поддержал комбриг. — Какой прорыв ликвидировали!

— И вовсе это не артиллерист был… — не выдержала я и осеклась. (Все-таки нехорошо вмешиваться в разговор старших).

— То есть как это не артиллерист, когда полевые орудия вели огонь? — удивился полковник.

— Ну и что ж, что полевые, — а стрелял танкист, наш командир взвода, — повернулась я к комбригу. — Да вы его знаете. Маленький такой, худенький. Лейтенант Исаков.

— Исаков?

— Ну да, Исаков.

— Как же ваш лейтенант один из четырех орудий стрелял? — все еще не верил полковник-артиллерист, — А танк его где же?

— Танк его сгорел. Он немецкие пушки… ну те, что они вчера бросили, развернул и стрелял. Не один, конечно. Там экипаж был, танкисты и… и я тоже за веревочку дергала.

— А ну, расскажи, расскажи! — заинтересовался комбриг.

Волнуясь, только сейчас со всей полнотой осознав значимость подвига, совершенного спокойным, даже чуть равнодушным на первый взгляд лейтенантом, рассказала о том, чему свидетельницей и участницей довелось мне быть на холме около Карпечи.

— Вот это лейтенант! — воскликнул полковник. — Ай да молодец! Артиллерист, право слово, артиллерист! — В устах полковника это прозвучало как высшая похвала.

Комбриг понимающе улыбнулся, но спорить не стал. Что и говорить, известно соперничество артиллеристов и танкистов. У тех и у других орудия, но способ ведения огня различный. Артиллеристы частенько снисходительно относятся к танкистам, стреляющим, по их мнению, с ходу «в белый свет». Ну, наши ребята тоже не уступают: «Вы, дескать, только из кустов стреляете по «площадям». Настоящего немца в глаза не видели».

Комбриг вызвал связного:

— Найдите лейтенанта Исакова и приведите его ко мне. А вы, — он обернулся к начальнику штаба, — сегодня же оформите представление к награде.

— К Герою, — вмешался артиллерийский полковник.

— Да, конечно, к Герою.

— Мария Борисовна, — шепнула я доктору, — куда мне пулемет деть?

— Какой пулемет?

— Да тот, что стоит у входа. Я с ним целый день таскалась. Никто не хочет брать. Все говорят: «Твой трофей, ты его и сдай куда надо». Тяжелый он, хоть и на колесиках. А бросать как-то неудобно было.

— Откуда он у тебя?

— Да так, лейтенант приказал отобрать его у одного немца.

— Знаешь что, отвезем его на наш медпункт, для самообороны, а то я просила хоть какой-нибудь, так и не дали до сих пор, — решила Мария Борисовна. — Только ты не говори о нем комбригу, а то отберет еще.

— Я и не говорю.

— Вот и хорошо. Пойдем сейчас же и отвезем. У меня тут санитарная машина неподалеку.

Хотя, как выразился Репин, совершеннолетие мое уже наступило, я все же с нетерпением ждала дня своего рождения, когда, наконец, мне исполнится восемнадцать лет, а вот в самый-то день своего совершеннолетия и забыла о нем!

Утром был ранен Скоробогатов. Из танка я вытащила его с помощью водителя, а дальше пришлось передвигаться ползком. Скоробогатов был ранен в плечо, но потерял много крови и полз с трудом, обхватив меня за шею здоровой рукой и отталкиваясь от земли ногами. Мы еще не миновали опасного участка, когда Скоробогатов решительно запротестовал: «Чтобы какие-то паршивые фашисты заставили меня, Скоробогатова, танкиста, кланяться их мерзким пулям? Да ни за что!» Он вдруг поднялся и пошел во весь рост. Он был очень бледен, но шел твердо.

— Товарищ лейтенант, облокотитесь на мое плечо, — просила я. — Для чего же тогда я иду с вами?

Он строго оглядывал меня сверху вниз (он был выше меня на целую голову) и молча шел дальше. И все же силы оставили его. Следя за каждым его движением, я успела подхватить лейтенанта в ту минуту, когда у него подкосились ноги. Он повис на мне всей своей тяжестью, и я с трудом дотащила его до стоявшего уже неподалеку штабного автобуса капитана Иванова, и тот распорядился на командирской «эмке» отправить Скоробогатова в госпиталь.

Сам Иванов, у которого открылась старая рана, сидел в автобусе в одном сапоге и, вытянув на скамейке больную ногу, работал. Ему было очень больно, но все так же чисто выбрито его лицо, все также аккуратно подшит новый подворотничок. И говорил он, как всегда, спокойно, и только, может быть, чуть-чуть более длинными казались паузы между фразами.

— Товарищ капитан, нельзя же так! — взмолилась я. — Вам же в госпиталь надо.