Повесть о военных годах - [50]

Один за другим подходили танки. Выбравшись наружу, танкисты с удовольствием вдыхали сырой, пахнувший гарью воздух и, как бы стряхнув с себя груз напряженного боевого дня, снова исчезали в танке.

Подвезли горючее, снаряды, прибыл заместитель командира бригады по технической части со своими ремонтниками: еще не остывшие танки готовились к новому бою.

«Шестидесятка» прибуксировала походные кухни, распространявшие запах вкусного супа и гречневой каши. Я заметила, что к кухне подходят только те экипажи, у которых машины уже в полном порядке.

— Вы бы поужинали, — сказала я Толоку.

— Сначала надо танк накормить, а потом и мы попитаемся, — пошутил Толок.

После войны мне попалось однажды маленькое стихотворение поэта-танкиста Сергея Орлова «На привале».

Проверь мотор и люк открой:

Пускай машина остывает.

Мы все перенесем с тобой:

Мы люди, а она стальная…

В этих словах большая правда войны и подлинного отношения танкистов к машине и к самим себе.

С нетерпением ждала я, да и не я одна, когда вернется танк Двинского.

Танк пришел, гордо вскинув длинную пушку. И хотя и у других были вмятины от вражеских снарядов и царапины от пуль, танкисты с особенным уважением осматривали именно этот танк.

Он выдержал тяжелый дневной бой, получил шестнадцать прямых попаданий вражеских снарядов, а количество пулевых ссадин и довольно глубоких царапин от крупных осколков невозможно было сосчитать. Но ни один вражеский снаряд не причинил серьезного вреда ни танку, ни его экипажу. Между тем сам танк «КВ» № 14 раздавил несколько пулеметных точек, вмял в мягкий грунт вражескую пушку вместе с расчетом, проложил пехоте дорогу сквозь проволочные заграждения, подавил, как хлопушки, противопехотные мины. А уж сколько скосил фашистов — не сосчитать!

— Что, старшина, хороша машина, а?! — встретил меня гордый возглас Кочетова.

Я с уважением потрогала холодную броню.

— А у нас танк теперь как рябая девка! — рассмеялся Двинский.

— Бывает рябая, а лучше самой что ни на есть красавицы, — мечтательно проговорил Кочетов, и все сразу поняли, что он говорит совсем не о танке: не раз видели мы у него фотографию девушки с милыми оспинами на удивительно приятном лице.

Танкисты отправились в свой танк ужинать и пригласили меня. Со вчерашнего дня я почти ничего не ела и, понятно, не отказалась. Меня усадили на место командира, и я облокотилась на пушку, делая вид, что это для меня совсем обыкновенное дело. В душе же я очень гордилась тем, что ужинаю в танке, только что вышедшем из боя, в танке, на броне которого имелись вмятины от шестнадцати прямых попаданий снарядов.

Танкисты расспрашивали меня о потерях в других ротах. Я рассказала об экипаже «Т-60», наскочившего на фугас, о раненом Ситникове, о том, как раненый командир взвода «Т-34» лейтенант Овсянников с забинтованной головой снова повел свой взвод в атаку, о том, как Толок помог пехоте, в течение нескольких минут перетащив на новое место целую батарею минометов.

Ужин был прерван писарем из штаба батальона.

— Комиссар прислал почту и приказал, чтоб старшина немедля шла в штаб, — одним духом выпалил писарь в открытый люк.

Письмо было Двинскому. Из разорванного конверта выпала фотография славной девушки с толстыми пушистыми косами.

— Наверное, хорошая девушка, — сказал Кочетов, подхватив на лету падающую фотографию. — Знакомая?

— Невеста, — ответил Двинский.

ВЫСОТА

Начинающийся день не предвещал ничего хорошего: моросил мелкий дождь, и ему не было видно конца. С моря дул пронизывающий, холодный ветер, от которого капли дождя впивались в лицо, как мелкие острые иголки.

Командный пункт батальона расположился в двух окопах, отрытых за ночь. Один окоп занимал комбат с помпотехом, в другом поместились молодой лейтенант — начальник связи, два связных да я с санитаром. Немного поодаль, в овраге, стоял танк комбата. В землянке старший лейтенант Исаев, надрываясь до хрипоты, посылал проклятья всем богам и людям, как сотворившим, так и испортившим сейчас связь. Связист терпеливо ждал конца проклятий.

На рассвете танки пошли в атаку. Они уже почти достигли высоты, когда перед ними выросла огненная стена разрывов. Мы замерли. Видно было, как сквозь вражеский огонь прошли «КВ»; несколько минут они еще оставались в поле нашего зрения. Затем, окутанные дымом, скрылись.

Вслед за «КВ» так же уверенно, как и большие танки, двигались наши «малютки» — «Т-60». Вдруг столб черного дыма взвился над одним из этих танков.

— Что это? — крикнула я громко от неожиданности и ощущения чего-то непоправимого.

Мне ответили красные языки пламени с черными траурными концами копоти: горит!

— Черт возьми, нет рации! Обходить им надо, и чего они на этот курган прутся? Забылись, думают, что они «КВ», а сами «кавенята»! — Комбат со злостью ударил кулаком по земляному брустверу. — Танк мой сюда, поведу за собой, погорят!

Не успел посыльный отбежать в сторону танка и десяти шагов, как майор радостно закричал:

— Молодец, комиссар, обходит, ах, молодец! Отставить мой танк! — И он вновь прильнул к биноклю.

Танки вел в бой комиссар батальона Репин. Он первый прошел на «КВ» сквозь огневую завесу, поставленную врагом, но не стал спускаться вниз с курганчика, а остался наверху. Ясно видимый врагом и яростно обстреливаемый, он ждал, когда весь батальон преодолеет высоту. Заметив, что загорелись две «шестидесятки», комиссар на полном ходу подлетел к роте «малюток» и, развернувшись, увлек их за собой в обход под прикрытие кургана.