Повесть о военных годах - [48]

Противник перестал стрелять. Луна спряталась за надвинувшиеся тучи, накрапывал противный мелкий дождик. Все окуталось непроглядной сырой мглой. Тишина. И вдруг воздух прорезала команда: «По машинам!» — и следом: «Заводи!»

Оглушительно взревели моторы. Грозно лязгая гусеницами, двинулись к исходным позициям танки. Над ними вновь закружились бомбардировщики, прикрывая наш подход к передовым. Немцы, оглушенные внезапным гулом, притихли, потом открыли беспорядочную стрельбу; постреляли куда попало и снова смолкли, как бы прислушиваясь к гулу, доносившемуся к ним не то с неба, не то с земли, но, во всяком случае, со стороны русских.

К утру дождь усилился. Танкисты сердито грозили кулаками тяжело нависшим серым тучам. Как тут не сердиться, когда размокла едва подсохшая земля! Дождь не прекращается, а тут еще туман. Э-эх, Крым!..

Мне трудно описать всю картину развернувшегося наступления, да и не берусь я за это. Я была свидетельницей героических подвигов и больших дел на маленьком участке фронта. И не о действиях бригады в целом или хотя бы нашего батальона хочу я рассказать, а о чудесных наших людях, о мужественных сердцах, о тяжелом, требующем полного напряжения всех моральных и физических сил боевом труде танкистов.

Двадцать седьмого февраля, ровно в восемь часов сорок минут утра, началась оглушительная артподготовка. Стреляли орудия всех калибров. Орудий было так много, что, казалось, сотрясался весь Керченский полуостров.

Канонада продолжалась два часа. Противник молчал. Наша артиллерия перенесла огонь в глубь обороны противника. Вскоре вышли танки, а за ними с криками «ура» пошла в атаку пехота. Только тогда послышались жидкие хлопки минометов и пушек не сразу опомнившегося противника.

Как только танки скрылись в тумане, Мария Борисовна послала меня с санитаром вперед.

В глубокой щели — КП бригады — стоял высокий худощавый подполковник. Это был новый комбриг Александр Андреевич Вахрушев. Санитара послали обратно к Марии Борисовне с указанием об организации медпункта, а мне приказано было идти следом за пехотой и в случае выхода танков из строя эвакуировать раненых. При этом комбриг строго предупредил:

— Ты иди вперед, только не суйся там очень, иди себе потихоньку за пехотой. Но смотри, — он даже погрозил пальцем, — чтобы ни один раненый в твоем батальоне не остался без помощи!

Ответив не совсем по-военному «хорошо», я пошла как можно быстрее прочь от КП, в сторону боя. Идти было трудно. Перед тем как сделать шаг, приходилось решить сразу две задачи: во-первых, вытащить завязшую ногу, во-вторых, переставить ее и снова завязнуть.

В сером тумане кое-где попадались такие же серые человеческие фигуры; изредка над головой со свистом и шипением пролетали мины. Недалеко впереди почему-то очень глухо стучали пулеметы, слышались хлопки винтовочных выстрелов, сзади ухала наша артиллерия.

Около подорвавшейся на мине «тридцатьчетверки» нагнала комиссара 1-го батальона Репина, и дальше мы пошли вместе. Из-за тумана мы увидели неясные очертания танка; казалось, он шел в нашу сторону, только с развернутой назад пушкой. Когда Репин остановился закурить, танк стал удаляться, как будто пятясь.

— Что за чертовщина! — поразился Репин. — Говорят, есть оптический обман — миражем называется; может быть, и это не танк, а один мираж, а?

— Никакой это не мираж, нам бы только номер разглядеть!

Не сговариваясь, мы ускорили шаг. Вот уже четко выступили из тумана большие цифры: «14». Машина Тузова и Двинского! Но почему у танка такие непривычные очертания?

— Смотри ты! Задом идут, вот друзья! — воскликнул Репин не то обрадованно, не то удивленно. — А ну, давай их догоним!

Должно быть, нас заметили. Танк замедлил движение. Отодвинулась заслонка смотровой щели механика-водителя, показались темные смеющиеся глаза Двинского, потом глаза исчезли, и я опустила в щель сразу две руки; изнутри мне ответили крепким рукопожатием. Репин уже взбирался на броню, через минуту я тоже здоровалась с выглянувшими из башенного люка Тузовым и Кочетовым. Они коротко объяснили причину странного поведения танка. При переходе к исходным позициям в коробке перемены передач что-то испортилось. Двинский совсем с ног сбился, пытаясь устранить неисправность, но смог добиться только того, что танк как бы нехотя согласился двигаться лишь назад и ни в коем случае вперед.

Двинский не мог простить себе этой «вынужденной посадки». До боя оставалось всего несколько часов, все до единого пойдут, а он, Двинский, останется в своей неподвижной машине!

Тяжелые танки уже пошли в атаку и с трудом ползли по глубокой и клейкой грязи, а машина Двинского одиноко осталась на месте. Двинский выглянул из люка: у башни на броне стояли Тузов, Кочетов и Швец, которого перевели на тяжелый танк стрелком-радистом, и смотрели вслед уходящим машинам. Когда около одной из них разорвался снаряд, Двинский чуть не закричал от жгучей злости и обиды: «Отстать от своих товарищей, когда они идут в бой!» Он захлопнул люк и рванул рычаг кулисы. Взревел мотор. «Нет, не берет, дьявол!» В первый раз опытный механик растерялся.