Повесть о военных годах - [4]

Стрельба зениток усилилась, подхлестнув толпу на улице. Люди бежали, толкаясь, сбивая друг друга.

— Пойдем вниз, позвоним в райком. Надо же нам выяснить наши обязанности, — позвала я Катю.

Дежурный из РОККа сообщил, что тревога учебная, и поэтому ничего особенного не происходит, и что мы должны, обеспечив бесперебойную работу медпункта, «основными силами» выйти на улицу, направлять людей в метро и оказать помощь «в случае несчастного случая».

Где-то в темном ночном небе, освещаемом мечущимися лучами прожекторов, гудели самолеты, стрельба зенитных орудий и пулеметов то затихала, то возникала с новой силой. И хотя мы знали, что тревога учебная, все же было немножко жутко. Поток людей, бегущих к метро, не уменьшился, но в нем уже чувствовался некоторый порядок. То там, то здесь мелькали на руках такие же, как у нас, повязки: девушки-дружинницы и юноши из команд ПВО успокаивали людей, направляли их в убежища и в метро.

Под утро, возвращаясь к себе в баню после отбоя, мы услышали, как одна женщина сказала другой:

— Я сначала так испугалась, так растерялась, совсем голову потеряла. Спасибо, какие-то девочки надоумили идти в метро. Теперь, даже если и вправду будет налет, не испугаюсь.

— Вот видишь, — подтолкнула меня локтем Катюша, — мы все-таки не зря побегали.

Так впервые, на второй день после ее начала, в Москву заглянула война. Первая учебная тревога многому научила: в последующие дежурства во время тревог мы уже больше не сталкивались ни с такой паникой, ни с растерянностью.

Однажды мое отделение дежурило в детской инфекционной больнице. День мы просидели в приемном покое, а ночью, когда была объявлена тревога, помогали нянечкам и сестрам переносить больных детей в убежище.

Когда мы уже перенесли почти всех детей из скарлатинного «бокса», Катюша вдруг спросила меня:

— Ты болела скарлатиной?

— Да. А ты?

— Я нет.

— Так уходи немедленно отсюда и беги прямо в душ. Тебе сейчас никак нельзя болеть. Вдруг нас на фронт скоро пошлют? Как же тогда?

— Я не могу уйти. Здесь тот же боевой пост, как на фронте. Я комсомолка.

— Комсомолки тоже скарлатиной болеют, — вмешался доктор, видимо слышавший разговор, — Пойдемте, я вам найду другую работу. Вы корью болели?

— Да.

— Тогда идемте.

Катюшу я разыскала примерно через час. Она сидела среди ребятишек и читала им сказки.

Я постояла тихонько в дверях подвала, прислушиваясь к мягкому, певучему Катюшиному голосу, и поняла, что даже не сказки Чуковского, а именно ее голос сделал ребятишек такими спокойными, заставил просветлеть затуманенные болезнью глазки, и даже позавидовала той трогательной доверчивости, с какой самый маленький и самый слабый положил прозрачную ручку на Катино колено. Я не осмелилась напомнить Кате, что она не спала уже больше суток, что дежурство наше окончилось и можно идти отдыхать. Она же сама сказала: «Я комсомолка» — значит, выдержит еще.

И вот прошло десять дней. Постепенно собрался хороший, дружный коллектив. Из всей дружины самая «солидная» санитарная подготовка была у меня. Я уже давно сдала нормы на ГСО II ступени и успешно вела занятия по санитарной обороне в младших классах. Поэтому меня назначили инструктором нашей дружины. Старалась наладить учебу так, как было у нас в школе. А в школе у нас занятия в группе самозащиты всегда проходили очень интересно. Мальчики были в звеньях противопожарной и противохимической обороны, девочки — в санитарных. И все мы учились стрелять из малокалиберной винтовки.

Не забыть тот день, когда мне на память дали изрешеченную мною мишень и вместе с ней значок «Юного ворошиловского стрелка». И другой день, когда санитарное звено нашей школы участвовало в соревнованиях в горкоме Красного Креста. Как мы волновались, пока не наступила наша очередь! В ста метрах лежит «раненый», к нему надо подползти по-пластунски, надеть противогаз, наложив жгут, остановить «кровотечение», приладить шину на «перебитую ногу» и вынести «из-под огня». Не помню, сколько отводилось на все это времени, только что-то очень немного. Можно себе представить нашу радость, когда оказалось, что мы в этих соревнованиях заняли второе место среди московских школьников.

Все свои небольшие знания я отдавала дружине. С утра до вечера дружинницы занимались в большом физкультурном зале какого-то спортивного общества. По ночам дежурили в клиниках и больницах, мыли полы, во время тревоги носили в убежище лежачих больных, с готовностью брались за любые поручения и выполняли их старательно. И все же в этом было что-то не то… Хотелось делать самое важное и значительное. Но что же? Как мы можем оказать наибольшую, и главное, непосредственную помощь фронту?

Срок ученья как будто невелик — всего неделя, не больше. Но мне-то известно, как занимались девчата и что они умеют. Я была твердо уверена, что на фронте они сумеют оказать первую помощь не хуже профессионалов-санитаров. Значит, мы готовы, значит, мы можем быть полезными фронту уже сейчас и не где-нибудь, а именно на поле боя.

— Катюша, проснись, Катюша, — затормошила я подругу. — Давай проситься на фронт. Мы ведь все умеем. А?

— Не пустят, просились уже.