Повесть о военных годах - [24]

— Он жив, — тихо сказала я. — Во всяком случае, был жив, когда я встретила его на шоссе и перевязывала.

— Он был только в голову ранен или еще?

— У него было много ран.

— Но был жив, ты точно знаешь, что жив?

— Конечно, точно, даже меня узнал. Я ведь тоже была на его переправе.

— Расскажи!

Настала моя очередь рассказывать. А когда закончила, мы долго сидела молча.

— Знаешь что? — прервала молчание Шура, — Я решила проситься из медсанбата в полк, и обязательно в артиллерийский. Как ты думаешь, отпустят?

— Отпустят. Не могут не пустить.

— А ты?

— Тоже. Только не в артиллерийский, а… — Я запнулась, у меня не было никаких веских доводов, чтобы оправдать свое стремление в танковую часть. «Нет, лучше пока промолчать». — Мне все равно в какой, лишь бы в полк.

В ожидании медсанбата решили устроиться где-нибудь жить вместе. Шура вспомнила, что видела еще утром капитана Фомина.

— Пойдем доложим ему, что мы здесь. Все-таки он начальник, а мы должны же кому-нибудь доложиться, — предложила Шура.

— Пойдем. Может быть, с ним еще кто-нибудь из наших.

Капитана Фомина мы разыскали в просторной хате. Здесь же находилось несколько санитаров из медсанбата и еще какие-то незнакомые солдаты.

Капитан, видимо, чувствовал себя превосходно. Он был в новеньком обмундировании, которое резко выделялось на фоне обтрепанных, выгоревших гимнастерок солдат. На столе стояли открытые банки мясных консервов, начатая буханка хлеба и несколько стаканов. Пахло водкой.

Даже не выслушав нас, капитан поспешно заявил, что он принял на себя заботу обо всех собирающихся в деревне мужчинах медсанбата, а так как он считает, что девушки всегда сумеют устроиться, то всякую заботу о них он с себя снимает.

— В гости могу зайти, если что-нибудь хорошенькое состряпаете. Выпивка моя, можете не беспокоиться, — под неприятный гогот окружающих добавил он.

Мы благоразумно промолчали, хотя так и подмывало высказаться.

— Пойдем, — шепнула Шура. — Ну его к бесу!

Мы пошли к выходу, и вдруг Фомин меня окликнул:

— Что это у вас на боку болтается?

— Оружие.

— Какое?

— Наган.

— Смотрите-ка, даже знает, как называется, — подмигнул он солдатам.

На этот раз его не поддержали, Фомин нахмурился.

— Патроны есть?

— Тридцать восемь штук.

Фомин задумался.

— Сдайте оружие, — вдруг резко приказал он.

Я вздрогнула от неожиданности: сдать наган?! Мой наган, тяжесть которого все эти дни чувствовала у себя на боку. Наган! Одно прикосновение к его холодной рукоятке придавало уверенность в том, что все сумею преодолеть!..

— Товарищ капитан, как же так?.. Ведь он за мной числится… Я не могу без приказа командира…

— Послушайте, девочка, — голос Фомина звучал почти ласково, — я же не виноват, что вы не знаете Устава. Я тоже ваш начальник, и мой приказ для вас закон. Давайте скорей наган да сыпьте на продпункт. Небось есть хотите?

Расстегнула кобуру, на мгновение задержала наган в руке, хотела еще что-то сказать, но, заметив нетерпеливое движение Фомина, вздохнула и протянула ему оружие. Приказ есть приказ, я обязана ему подчиниться.

Уже на пороге Шура дернула меня за рукав и шепнула!

— Посмотри!

Фомин преспокойно прятал мой наган в свою кобуру.

Я возмутилась, хотела вернуться, но Шура вытолкнула меня за дверь:

— Ну что ты ему скажешь? Все равно наган уже не вернешь.

С неприятным чувством уныло брели мы по деревне в поисках продпункта.

Майор из штаба дивизии, встретившийся нам, прошел было мимо, но, окинув нас подозрительным взглядом, остановил меня:

— Постой-ка. У тебя почему кобура пустая, бросила, что ли?

Я вспыхнула. Как это можно подозревать человека в таком позорном поступке! Уже открыла было рот, чтобы все это ему высказать, но Шура остановила:

— Давай ему все расскажем. Он тоже начальник; может быть, отберет у Фомина наган или даст другой.

Майор очень заинтересовался нашим рассказом, переспросил подробности, спросил, где мы живем. Мы указали ему на хату, в которой ночевала Шура.

Не прошло и часа, как из штаба дивизии пришел связной и сказал, что меня вызывает начальник политотдела. Теряясь в догадках, зачем это меня вызывает такое большое начальство, с трепетом переступила я порог школы, в которой помещался штаб. В большой светлой комнате я увидела высокого, чуть грузного человека с живыми серыми глазами. На петлицах у него были четыре прямоугольника. Это и был полковой комиссар Черемных, начальник политотдела нашей дивизии.

Выслушав мой неумелый рапорт о том, что медсестра такая-то по его приказанию явилась, он поздоровался и предложил сесть.

— Расскажите, что у вас там произошло с капитаном Фоминым.

У меня похолодело внутри. «Наверное, тот майор рассказал, что я жаловалась ему, а этого делать нельзя. Надо было выполнить приказ Фомина, и все. Теперь ничего не поделаешь, виновата так виновата».

Сбиваясь, рассказала все как было.

Полковой комиссар чему-то хмурился, слушая меня, но не перебивал.

— Вы комсомолка? — неожиданно спросил он вне всякой связи с моим рассказом. — Покажите-ка комсомольский билет. Не потеряли? Не бросили?

Кровь ударила мне в голову; чувствуя, что горячая краска заливает мне лицо, уши и даже шею, рывком выхватила из кармана билет и протянула ему.