Повесть о Великом мире - [140]
Послушав рассказы о способах реализации «явленного следа», мудрец, пусть на время, невзлюбил названия трёх сокровищ[1003], а испытав глубоко в душе внутреннее просветление, думал также о принципе реализации кармы, превращающей высокомудрого в простолюдина. Когда он невольно увлажнил свои рукава слезами, уже смеркалось, однако праведный наставник не захотел провести ночь как мирянин и перед внешним святилищем ночь напролёт возглашал имя будды Амитабха и спал под шум ветра в соснах, сердце очищал перед отражением луны в водах реки Мимосусо. Внезапно небо заволокло тучами, подул жестокий ветер с дождём, а над тучами загрохотали повозки, с востока и с запада докатился топот копыт бегущих коней.
— Ой, как страшно! — изумлённо подумал высокомудрый.
Когда он изволил посмотреть, то увидел, как в воздухе внезапно появился нефритовый павильон, отделанный золотом, а в его дворе и перед воротами натянут занавес. Туда со всех десяти сторон[1004] примчались конные экипажи. Казалось, было их тысячи две-три. Они расположились с левой и правой сторон, а над ними всеми сидел один огромный человек. Его фигура была весьма необычной: казалось, что ростом он возвышается на двадцать-тридцать дзё, его голова была как у демона якши, а на ней выстроились двенадцать лиц. Слева и справа протянулись сорок две руки. В них он держал или солнце и луну, или мечи и пики. Он ехал верхом на восьми драконах.
Слуги, которые сопровождали его, не были обыкновенными людьми: имея по восемь локтей и по шесть ног, они сжимали в руках железные щиты; имея на одном теле по три лица, они были одеты в золотые доспехи. После того, как слуги уселись на свои места, тот огромный человек обратился в левую и правую сторону с такими словами:
— В последнее время, одерживая победы вместе с войском императора, мы держим в руках солнце и луну, хотя сами пребываем на вершине Сумеру[1005] а одной ногой попираем океан, много десятков тысяч человек из наших подопечных каждый день умирает. В чём причина этого? В столицу страны Тутовых деревьев[1006], что в Джамбудвипе[1007], пришёл некий мудрец по имени монах Гэдацу. Пока он просвещает массы живущих, сила Закона всё более расцветает, Небесный император черпает силу, демон зла слабеет, Ашура теряет свою энергию. Вообще, покуда этот мудрец остаётся таким, нам не по силам сражаться с Небесным императором. Как бы там ни было, нужно, чтобы в нём ослабла душа Учения, чтобы он погряз в роскоши и обленился сердцем.
Так великан сказал. После этого из числа сидевших вокруг него выдвинулся некто с начертанными золотом на лобной части шлема именем: Король демонов Шестого неба[1008].
— Видимо, — произнёс он, — легко можно сделать так, чтобы он разочаровался в своих нравственных устоях. Некогда, решив погубить воинские дома, экс-император Готоба напал на Рокухара, а помощник главы Левой половины столицы Ёситоки[1009] должен был вызвать на битву правительственное войско. В то время с помощью военной силы Ёситоки правительственное войско потерпело поражение, экс-император Готоба был отправлен в ссылку в дальнюю провинцию, а Ёситоки, намереваясь сжать в своих ладонях власть в Поднебесной и распоряжаться небесами, должен был возвести на престол второго сына экс-императора Хиросэ[1010]. Если этот монах Гэдацу — тот мудрец, который склоняется на сторону принца, его могут призвать ко двору и приблизить к лику дракона. Тогда он будет выходить на церемониальные службы. Значит, отныне да пренебрегает он ежедневными практиками, да возрастает в нём день ото дня высокомерие, и став таким бику[1011], которому не стыдно нарушать заветы, он не доставит нам затруднений, и в таком случае, мы тоже сможем заполучить для себя многих подопечных.
После его слов стоявшие в два ряда злые демоны, противники Учения, согласились с ним:
— Думаем, что это лучше всего! — и все разлетелись на восток и на запад.
Услышав всё это, высокомудрый пролил радостные слёзы: «Это меня подвигли на искреннее служение пресветлые боги!», после чего опять возвратился в столицу, поселился в одинокой хижине в глухих горах Касаги в провинции Ямасиро, делал себе одежду из опавших листьев, в пищу употреблял подобранные в лесу фрукты, сердцем отвратился от мирской грязи и всецело сосредоточился на желании возродиться в Чистой земле. В то время, как он проводил три или четыре года такой жизни, произошли сражения годов правления под девизом Сёкю, Еситоки забрал себе власть в Поднебесной, экс-император Готова был сослан, а престол сына Неба занял принц Хиросэ.
В это время его величество изволил услышать, что высокомудрый Гэдацу пребывает в Касаги. Желая принять монашеский постриг, он благоволил часто отправлять к нему с приглашением своих посланцев, но может быть, оттого, что так было задумано демонами с Шестого неба, только в результате государевым повелениям Гэдацу не следовал, но сердцем своим всё более предавался буддийским упражнениям.
Вскоре, с помощью своей мудрости, праведного поведения и добродетелей он стал основателем этого храма, который до сих пор способствует процветанию буддийского Закона. Если подумать, то поведение высокомудрого Монкана вводило в заблуждение людей глупых и невежественных. В конце концов, вскоре произошёл мятеж годов Кэмму, поэтому у него не было ни одного ученика, который бы распространял Закон. В одиночестве он пришёл в упадок и захирел, переселился в окрестности Есино и там закончил свои дни.
В книге впервые на русском языке публикуется литературный перевод одной из интересных и малоизвестных бенгальских средневековых поэм "Победа Горокхо". Поэма представляет собой эпическую переработку мифов натхов, одной из сект индуизма. Перевод снабжен обширным комментарием и вводной статьей.
«Книга попугая» принадлежит к весьма популярному в странах средневекового мусульманского Востока жанру произведений о женской хитрости и коварстве. Перевод выполнен в 20-х годах видным советским востоковедом Е. Э. Бертельсом. Издание снабжено предисловием и примечаниями. Рассчитано на широкий круг читателей.
Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.
Китайский любовный роман «Цвет абрикоса» — это, с одной стороны, полное иронии анекдотическое повествование о похождениях молодого человека, который, обретя чудодейственное снадобье для поднятия мужских сил, обзавелся двенадцатью женами; с другой стороны — это книга о страсти, о той стороне интимной жизни, которая, находясь в тени, тем не менее, занимает значительную часть человеческой жизни и приходится на ее лучшую, но краткую пору — пору молодости. Для современного читателя этот роман интересен как книга для интимного чтения.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ихара Сайкаку (1642–1693), начавший свой творческий путь как создатель новаторских шуточных стихотворений, был основоположником нового направления в повествовательной прозе — укиё-дзоси (книги об изменчивом мире). Буддийский термин «укиё», ранее означавший «горестный», «грешный», «быстротечный» мир, в контексте культуры этого времени становится символом самоценности земного бытия. По мнению Н. И. Конрада, слово «укиё» приобрело жизнеутверждающий и даже гедонистический оттенок: мир скорби и печали превратился для людей эпохи Сайкаку в быстротечный, но от этого тем более привлекательный мир радости и удовольствий, хозяевами которого они начали себя ощущать.Т.