Повесть о светлом мальчике - [56]

Однажды вечером дядя Мукураш встретился со своим другом Орус-Хунду. Они чистили и смазывали ружья, а наутро, когда я проснулся, уже ни оружия, ни их обоих в юрте не оказалось.

Я огорченно подумал, что меня считают еще мальчишкой и ничего мне не доверяют.

— Тетя, а где же дядя с Орус-Хунду? — спросил я.

Тетка ответила шутливой поговоркой:

— Хоть знаю — не скажу, хоть скажу — да не все до конца.

Мне стало еще обидней, что даже женщина меня считает совсем несмышленышем, а тетка заметила мое огорченье и засмеялась:

— Зачем спрашиваешь? На то они и мужчины! Небось по аалам скачут, красуются, хвастаются, какие они наездники. А может, по горам да по лесам волков гоняют… — Но при этом она как-то тяжело вздохнула, а по лицу ее пробежала тень. — Хватит болтать! Лучше намочи ячменной муки кипятком да поешь. Пора уж козлят отлучать да коз выгонять пастись. — И немного погодя добавила: — Не забывай одно: рыжего коня надо крепко держать за костяным забором!

Прошло несколько дней, и дядя появился так же внезапно, как и исчез. Лицо его сильно обветрело, оно потемнело, как кора лиственницы, глаза красные, усталые, и конь сильно отощал, даже седло и войлок под ним говорили о большом переходе. Главное же, в юрте появились какие-то странные запахи.

Утром, когда дядя встал, я нарочно приветствовал его так, как приветствуют охотника, возвратившегося с удачной охоты:

— Ужа! Курдюк мне!

— Кш-ш! — остановил меня дядя, приложив палец ко рту: — Понял?

— Разве не знаешь, он же ведь настоящий бук! — сказала тетка, помешивая в большом котле только начинающий закипать чай. — Как только проснулся, так и пошел носом водить по юрте! Ладно, держи, хитрая лиса! — Тетя положила в мою руку с таинственной миной кусочек настоящего сахару!

От радости я забыл всякую осторожность и крикнул по-детски:

— Уучак! Спасибо!

Я вертел в руках этот кусочек, даже полизал, но вдруг у меня вырвалось:

— Ой, ой, а вдруг на нем кровь тех осталась?!

— Что ты мелешь, дурак! — тетка в ужасе замахала руками, а дядя спокойно остановил ее:

— Не шуми! Достался дурачку кусочек сахару, он и потерял рассудок. Не часто это лакомство видит.

Я испуганно смотрел то на тетку, то на дядю и сам не знаю, как это получилось: проглотил свой сахар, не успев даже наглядеться на него. Вместе со слюной он провалился в желудок. Так мне было жаль, до слез прямо!

Скоро в юрте появился дядя Шевер с приятелями. И опять замельтешили в разговоре непонятные фразы и намеки.

Снег сошел с гор — воды для питья не стало, и аалы перекочевали с подножья гор в низины, к ручьям и речкам.

Только юрта дяди Мукураша все еще оставалась на возвышенности и одиноко маячила на склоне Оскус-Тея. Семье не легко было выискивать остатки залежалого снега и таскать его в кожаных мешках, чтобы приготовить чай или сварить суп.

У тувинцев считается дурной приметой такое одинокое житье, когда все уже откочевали, а кто-то остался на старой стоянке. Страшно становится жителям такой юрты. Не только людей, но и ни одного животного вокруг не осталось — ни человек не крикнет, ни собака не тявкнет — тишина, страшная тишина одиночества. Скот весь отправили с соседскими стадами, а за скотом убежали и собаки. Теперь все чаще стали появляться обнаглевшие волки. Они забегали прямо на брошенные места стоянок юрт и там рылись в мусоре.

Осталось нас в этой юрте — бабушка, тетка с двумя младшими ребятишками да я. Мы ожидали возвращения дяди Мукураша.

Однажды днем мы увидели, что к нашей юрте приближаются шагом три всадника. Между двумя лошадьми висят носилки с чем-то тяжелым. Они подъехали к юрте и молча спешились. Мы все сгрудились вокруг носилок. Переднюю лошадь с носилками мы узнали издали: это была лошадь дяди. А на носилках лежал с неподвижным белым лицом дядя Мукураш.

Трое мужчин, что его привезли, торопливо, но ловко принялись снимать его с носилок. Один из этих людей строго крикнул на нас:

— Ну, что рты поразинули! Раненых никогда не видали?.. Готовьте в юрте скорее кровать! Да прежде дверь откройте и кошму откиньте на юрту.

А бабушка, увидев сына, горько запричитала:

— Ой, оммани! Да что же это с ним приключилось-то? Да мой ли это бедненький сыночек, такой бессильный, что и в юрту сам не может войти?

У дяди Мукураша лицо всегда было полным и румяным, а теперь щеки ввалились, под глазами синие круги. Когда тетка увидела его лицо, то сделала такие страшные глаза и так крепко зажала руками рот, словно там был спрятан драгоценный камень.

— Сыночек мой, что случилось с тобою? — спросила бабушка, наклонившись к самому лицу дяди.

Но дядя ничего не отвечал, только медленно поводил глазами, ища кого-то. Увидев детей: дочку Севиль и сына Арандола, он попытался покачать головой, желая, видно, показать, как ему худо.

Тем временем мужчины, словно ничего такого особенного не произошло, отвязали носилки, внесли дядю на руках в юрту и осторожно, как израненную волками овцу, положили на приготовленную теткой постель.

Поздороваться с приезжими убитые горем бабушка с теткой смогли, только когда в юрту вошел лама. В переднем углу на самом почетном месте они постелили для него расшитый квадратный коврик и жестами пригласили ламу сесть.