Повесть о светлом мальчике - [58]

— Пах, халак-халак! Беда, беда! — крикнула бабушка.

— Что они, одурели, что ли? — вырвалось у дяди.

— Хозяева начали упрекать приезжих: «Вы все ездите в Улан-Ком. Что вам надо там? Только кровь проливаете, наши священные хуре оскверняете, урянхайцы (презрительная кличка тувинцев) безбожные! Свободно жить захотели!»

Выволокли монголы всех из юрты, а потом всех пятерых нашли в логу, недалеко от аала, по-чингисхански замученными: вытянутые руки были привязаны к палкам.

— Ах, проклятые! — негодуя, выкрикнул дядя. — Хуже зверей, — сказал приезжий.

— Вот они вам и святые богомольцы!

— Ах, черт бы вас всех подрал! И что это они так мирно подставили руки этим врагам? Ведь можно же было хоть кого-то из напавших на тот свет вместе с собой увести!

— А ты откуда обо всех этих зверствах узнал?

— Один монгол-очевидец рассказал обо всем, — ответил приезжий.

— Ах, подлецы! — в гневном отчаянии выкрикнул дядя и даже вскочил, но тут же сел, не в силах держаться на ногах.

— Кто погиб в этом логу? — спросила тетка, все еще не веря своим ушам.

— Агбан, Делик, Адавастай, Чамзырын, Ичин-Хорлуу… — перечислял по пальцам приезжий.

— О-о! Твои родные два брата среди них! — обернувшись к приезжему, простонала бабушка. — Ужас, ужас!..

Тетя, разделяя скорбь, подала свою длинную трубку гостю.

Я больше не в силах был притворяться и, выскочив из-под рваных шкур нашей постели, сел, как изваяние, окаменев от любопытства и страха.

— Не слышал ли кто, что говорили наши храбрецы перед смертью? — спросил дядя Мукураш.

— Говорят, что они упрекали своих мучителей: «Что вы заступаетесь за маньчжурских холуев, которые вас тоже мучили и шагали по головам вашим! А мы-то вас считали своими братьями, добрыми соседями! Мы к вам приехали без всякой черной мысли, как к друзьям. Когда бы у нас было хоть одно темное пятнышко в думах против вас, то мы давно бы вас выгнали с нашей земли, как ветер гонит перекати-поле. Одумайтесь, что вы творите!»

Но когда они поняли, что привела к погибели их излишняя доверчивость, то бросились со связанными руками на мучителей. Только борьба была неравной, хотя и бились они ногами, отчаянно бились. Но разве могли они одолеть сильного врага?.. Говорят, что три или четыре их мучителя все же получили немалые раны и увечья.

Как только приезжий окончил свой рассказ, бабушка снова начала упреки:

— Удивительно, дети, как беззаботно и доверчиво живете вы! Скажите, зачем это понадобилось скакать в аал совсем чужого человека, Ноган-Хуулгана, да еще в такое тревожное время? Ни один разумный мужчина не должен пригубить напитка, даже если чашу поднесет писаная красавица, — пусть сначала хозяин отведает! Этого обычай требует: с одной стороны, в знак дружбы, а с другой — в знак верности.

— Подожди, мать, браниться!.. Если читать волку длинную молитву, он скажет: «Надолго затянулся этот разговор, даже хромая овца далеко убрела!» И следом за овцой убежит. Вот ведь в какое времечко живем! Слушать и обдумывать нравоучения некогда, надо действовать. Мертвому нужно захоронение, а плохому коню бич! Так чего ради мы сидим сложа руки! Не съездить ли нам «помолиться» к святейшему Ноган-Хуулгану? Что желал взять — взял, но что хотел отдать, пусть отдаст. Я правильно говорю? — спросил дядя Мукураш приезжего.

— Все правильно, только немного запоздал ты, Мукураш. Как только мы нашли погибших и привезли в наш аал, наутро уже ни одного монгольского аала на тувинском берегу Успа-Нура не оказалось: за ночь все на ту сторону успели откочевать. Мы, конечно, послали людей узнать, куда они подевались. Они их догнали, только в схватку открыто вступить не решились: что могли они сделать, немногие против многих? Побеспокоили лишь табун Ноган-Хуулгана, лошадей шестьдесят угнали — и все.

— Вот видите! Подлец преступление совершил, разжег пожар, а мирные монголы вынуждены из-за него откочевывать с тувинской земли.

Мне не терпелось рассказать обо всем услышанном Арандолу, и я принялся тормошить спящего приятеля.

— Ой, тур! Вставай скорее! Гляди, наши петли с пойманными сусликами коршун потащил! — Я орал прямо в самое ухо Арандолу, а тот бормотал что-то невнятное, еле открыв один полупроснувшийся глаз.

— Где? Что ты болтаешь… — А сам снова потянул на плечи сброшенную шубу.

Солнце заглянуло в дымоход, зайчики попали на лицо и глаза Арандола, он крепче зажмурился, хотел закрыться с головой, но я сдернул с него шубу и закричал:

— Иди скорее! Я тебе такое расскажу! Совсем необыкновенные новости! Ужас один какие! — и выскочил из юрты.

Только после этого Арандол наконец-то поднялся и вышел следом.

— Что случилось? Рассказывай, из-за чего шум поднял.

— Тюрбеты пять тувинцев замучили. Слыхал?

— Врешь!..

— Э-э, да я думал, что ты тоже не спал, а притворялся спящим! Э-эх, Арандол, мы с тобой от такого нашего мертвого сна очень многое пропускаем, ходим пустыми бочками! Слушай…

Пока мы разговаривали, подскакали четыре всадника, спешились и быстро вошли в юрту Мукураша. Через мгновенье вышли уже впятером, вскочили на лошадей и ускакали. За спинами у них были ружья.

Бабушка вышла следом, молча покачала головой, глядя туда, где скрылись всадники, а после долго молилась. Наконец она сказала нам: