Повесть о светлом мальчике - [60]

— Ну, дядя, так ведь потому собак со щенка и учить начинают! Иначе поздно будет. Отвечай мне, прошу тебя! — требовал я.

Как видно, Шевер и сам решил всерьез поговорить со мной, да долго проверял мои мысли. Скоро он, продолжая работать, принялся тихо, но вполне серьезно пояснять:

— Ладно, коли так, слушай: прошлого весной вы пахали и сеяли хлеб для китайских чиновников и их солдат: год был урожайный и хлеба выросли богатые, несмотря на плохой посев. Когда наступила пора уборки, опять так же силой согнали тувинское население. Гнали китайцы людей с побоями и оскорбленьями, но, видно, на этот раз переполнилась чаша терпения у наших тувинцев, да тут еще русские подошли, ну и мы вместе с ними разбили в Оттуг-Таше отряд китайцев. Остатки разбитого отряда собрались в Даг-Ужуне, рассчитывая там спокойно отсидеться, забивая тувинский скот, съесть собранный хлеб. Тут-то из ближних тувинских аалов посъехались храбрецы, я тоже примкнул к ним. Мы внезапно напали на даг-ужунский отряд китайцев, предупредив служивших в их стане тувинцев, чтоб они незаметно, ночью покинули аалы. Незаметно сняли караульных, обезвредили орудия… Ну, остатки разбитого отряда сдались нам тут же.

— Вот это здорово, дядечка! — обрадованно выкрикнул я. — Как они издевались над нами во время сева! Так и надо им! Дядя Сырбык, наверное, тоже там с вами был?

— Ты не перебивай, слушай, если интересно. У китайцев, сдавшихся нам в плен ночью, и днем поджилки дрожали. Конечно, они не успели забыть, как совсем недавно издевались над теми, у кого теперь в плену оказались! Пришлось отправить их к праотцам — это было справедливо, я думаю. Народ обрадовался этому решению, особенно те, кому довелось с их плетьми поближе познакомиться на севе и уборке.

Из военных мы никого не помиловали, а работников и слуг не тронули. Эти бедняги даже обрадовались, что их начальников больше нет. Немногие из начальников, правда, сумели-таки сбежать под Улан-Ком, где у них были торговые фактории. Там их переловили наши овюрцы. Нам хотелось прикончить всех этих жадных собак, чтоб не дать вывезти наш хлеб, да и товары следовало не дать им увезти. Надо же было хоть часть отдать людям за труд и оскорбленья. Но они не хотели от жадности ничего оставлять добром.

— Значит, в вас стреляли недобитые вами китайцы?

— Нет, не они. Когда мы прибыли на факторию, там не было ни одного военного китайца, даже и купцов не было. Они ютились где-то около хемчикского нойона Буян-Батаргы, рассчитывая на его помощь, чтоб в Монголию пробраться, а там и в Китай к себе улизнуть.

— Э-э, беда-беда! Они, наверное, забрали с собой всю пушнину, всех белок и соболей и золото тоже спрятали у Буян-Баторгы?

— Вот то-то и оно! С одной стороны, тувинские нойоны вместе с Баторгы рассчитывали сами поживиться кое-чем. А еще и то смекали: а ну, как эти гоминьдановцы дойдут благополучно до маньчжурского хана — у них опять власть в руках будет. Они и вспомнят о доброй помощи, оказанной им тувинскими чиновниками, ну и, глядишь — опять оставят их у власти. Если же пропадут китайцы — опять выгода: товарами с факторий сами воспользуются. И придумали составить такую охранную бумагу, в которой говорилось, чтоб никто не трогал этих факторий. Эту бумагу направили в Улан-Ком с отрядом белых казаков.

А наши знали, что китайцы уже удрали, и потому, не опасаясь, открыто приехали на фактории. Не ведали о черных замыслах тувинских чиновников. Не знали и того, что нойон велел казакам открыть огонь, если кто приблизится. Монгольские чиновники и ламы знали, что́ написано в бумаге, привезенной казаками. Они тоже готовы были напасть на факторию и пограбить, но тут мы могли встать на пути им. Сам Ноган-Хуулган тоже прекрасно знал и о бумаге той и о богатых товарах на фактории.

— Значит, тувинские нойоны послали на смерть своих же тувинцев из-за товаров? — опять громко воскликнул я.

— Да тише ты! — шикнул на меня Шевер. — Если об этом обо всем будешь пускать слова на ветер, не жди доброго! Эти чиновники пока еще тут властвуют, будь они прокляты! Чего доброго, перехватают всех и учинят судилище, забыл?

— Ладно, буду молчать, — серьезно пообещал я. — Хорошо, что мы с ребятами еще не успели ничего плохого натворить. Тебе давно бы надо было с нами потолковать. А то вы все нас за дурачков и малышей считаете. Если бы не бабушка, так некому бы нас в узде было держать!

— Ты вот толкуешь, что русские с русскими воюют, а почему? Потому что простой русский народ своему белому царю сказал: «Ты плохой царь. Ты своих простых людей только рабами делал. А теперь мы больше не хотим тебе подчиняться, сами власть возьмем». Ну и создали власть из простых людей, а царя прогнали.

— Вот здорово, а! — крикнул я.

— Тех, кто идет за новую власть, у русских и называют красными, а кто за старую — белыми. Красные заставляют всех подчиниться новой власти, а богатые не хотят. И война из-за этого. Ясно?

Теперь я смотрел на своего дядю совсем иными глазами и думал: «Не-ет, мой дядя Шевер не простой человек. Ох, много в его голове правильных мыслей! Теперь я знаю, почему у него такое серьезное лицо, когда он остается один. Видно, большие думы за его лбом ходят…»