Повесть о старых женщинах - [221]

Когда Лили вошла, Констанция прятала фотографию в альбом, обтянутый плюшем.

— Новые фотографии? — спросила Лили.

Улыбка у нее была почти такая же доброжелательная, как у Констанции. Лили казалась воплощением нежности — одна из тех пуховых перин, на которых имеют счастье жениться иные капризные мужчины. Лили была неглупа, но не без честной, простодушной туповатости. Весь ее нрав выразился в том тоне, которым она произнесла: «Новые фотографии?» В этом тоне была и искренняя симпатия к культу фотографий, поддерживаемому Констанцией, и собственное ее пристрастие к снимкам, и неясное понимание того, что этот культ можно довести до абсурда, и стремление по доброте скрыть всякие следы этого понимания. Голос у Лили был тоненький и соответствовал ее бледному, изящно очерченному лицу.

Глаза Констанции загадочно блеснули под очками, и она молча протянула снимок Лили.

Усевшись и посмотрев на фото, Лили, мягкие губки которой чуть скривились, несколько раз едва заметно кивнула.

— Я только что получила этот снимок от ее милости, — прошептала Констанция.

— Вот как? — с иронией ответила Лили.

«Ее милостью» была последняя по счету и лучшая служанка Констанции, действительно изумительное существо тридцати лет от роду, которой пришлось туго и которую Констанции, вне сомнения, послало старое бдительное Провидение. Они почти идеально ладили, служанку звали Мэри. После десяти лет треволнений Констанция, наконец, могла успокоиться в том, что касается прислуги.

— Да, — сказала Констанция. — Она уже несколько раз говорила мне, что хочет сфотографироваться, и на прошлой неделе я ее отпустила. Я ведь тебе говорила? Я во всем иду ей навстречу, во всех ее капризах. А сегодня прислали снимки. Я ни за что не стану ее обижать. Можешь не сомневаться: когда она будет убирать комнату, она непременно заглянет в альбом.

Констанция и Лили обменялись взглядом, согласные в том, что Констанция в своей любезности зашла очень далеко, поместив фотографию служанки под один переплет с фотографиями родственников и друзей. Вряд ли такое случалось с кем-нибудь раньше.

Одна фотография обычно тянет за собой другую, а один фотоальбом — другой.

— Передай мне, пожалуйста, тот альбом, что лежит на второй полке этажерки, милочка, — сказала Констанция.

Лили вскочила с такой живостью, словно всю жизнь только и мечтала посмотреть тот альбом, что лежит на второй полке этажерки.

Они сели рядышком за стол. Лили принялась перелистывать альбом. Несмотря на грузность, Констанция непрерывно совершала мелкие нервозные движения. То она пошмыгивала носом, то в груди у нее раздавался какой-то странный звук — сама Констанция всегда делала вид, что это кашель, и в подтверждение этого сразу же начинала покашливать по-настоящему.

— Ах! — воскликнула Лили. — Кажется, этот снимок я видела.

— Не знаю, милая, — сказала Констанция. — Может быть, и видела.

Они разглядывали фотографию Софьи, сделанную несколько лет назад «одним очень милым джентльменом», с которым сестры познакомились, когда отдыхали в Харроугейте^{105}. На снимке Софья стояла на холме, подставив лицо ветру.

— Честное слово, миссис Скейлз здесь как живая… — сказала Лили.

— Да, — согласилась Констанция. — Бывало, только задует ветер, она сразу повернется к нему лицом и глубоко-глубоко вдыхает.

Вспомнив об этой привычке сестры, Констанция вспомнила и саму Софью, и обрисовала девушке, которая едва ее знала, характер Софьи.

— Необычная фотография. В ней есть что-то особенное, — с восторгом сказала Лили. — Никогда таких не видела.

— У меня есть такая же в спальной, — сказала Констанция. — А эту я подарю тебе.

— Ах, миссис Пови, я и не рассчитывала…

— Подарю, подарю, — сказала Констанция и вынула снимок из альбома.

— Большое вам спасибо! — сказала Лили.

— Да, кстати! — сказала Констанция, с большим трудом поднимаясь с кресла.

— Помочь вам? — спросила Лили.

— Нет-нет! — отвечала Констанция и вышла из комнаты.

Через минуту она вернулась, держа шкатулку черного дерева с инкрустацией из слоновой кости — в этой шкатулке она хранила драгоценности.

— Я давно собиралась подарить тебе это, — сказала Констанция, вынимая из шкатулки прелестную камею. — Сама я ее не ношу. И мне бы хотелось, чтобы ее носила ты. Это матушкина вещица. Камеи, похоже, снова входят в моду. Не вижу, почему бы тебе не носить ее, даже пока ты в трауре. Теперь ведь к трауру не так строго относятся, как в прежние времена.

— Конечно! — в упоении прошептала Лили. Они поцеловались. Констанция, излучая благожелательство, дрожащими пальцами приколола камею к воротничку Лили. Все свое сердечное тепло Констанция изливала на Лили, которую считала почти идеалом девушки и которая на склоне лет стала ее кумиром.

— Что за дивные старинные часы! — сказала Лили, когда они вдвоем, перебирая драгоценности, добрались до дна шкатулки. — А какая цепочка!

— Это батюшкины часы, — сказала Констанция. — Он только им и верил. Когда они показывали не то время, что часы на Ратуше, он, бывало, говорил: «Значит, часы на Ратуше врут». И, поверишь ли, так оно и было. Ты ведь знаешь, часы на Ратуше то и дело отстают. А папашины часы я давно решила вместе с цепочкой подарить Дику.