Повесть о спортивном журналисте - [4]

Так бывает порой на лесной прогулке — попадаешь на цветущую поляну, к величавому озеру, а как попал, какими шел тропинками или просеками, вспомнить не в силах.

Встречались так часто, как могли. А могли как раз не так уж часто.

Ирина была на редкость занятым человеком. Она работала в республиканском спортивном журнале, где была литсотрудником, корреспондентом, обозревателем, профоргом, уполномоченным Союза журналистов и прочая, и прочая, и прочая... У нее были разряды по доброй дюжине, казалось бы, самых несовместимых видов спорта, а по мотоспорту — первый, и она упорно и часто выступала в соревнованиях, никогда, впрочем, не добиваясь заметных успехов.

- Подумаешь,— фыркала она,— заняла последнее место на московском мотокроссе, зато я чемпион редакции по шашкам!

- И сколько было участников? — иронизировал Луговой.— Я имею в виду в шашечном первенстве?

Четыре! Ну и что? Между прочим, все мужики, я одна женщина. А выиграла.

Победы как таковые ее не интересовали. Ей важен был сам «процесс участия», как она выражалась. Ирина идеально воплощала лозунг Кубертена: в спорте важно не побеждать, а участвовать.

- Ты, конечно, обладаешь спортивными талантами, даже многими,— говорил Луговой,— но олимпийской чемпионкой не будешь. Предсказываю,— и он скептически поджимал губы.— Ты слишком увлечена соревнованием, чтобы становиться в нем победителем.

- Ну и что? — азартно восклицала Ирина.— Этот парадокс можешь вставить в свой очередной материал. Гонорар пополам. Для чего мы, советские люди, занимаемся спортом? Для удовольствия. Так вот, одни испытывают это удовольствие стоя на пьедестале почета, а другие — пока бегут к нему. Я отношусь ко вторым.

- Занимаются еще ради здоровья,— ворчал Луговой,— а ты со своим мотокроссом когда-нибудь свернешь себе шею. Играй в шашки, плавай, ходи на лыжах... Но к чему тебе гандбол? А теперь еще самбо занялась, вся в синяках ходишь...

- В синяках? — удивлялась Ирина и простодушно задирала юбку, высоко обнажая загорелые крепкие ноги.— Действительно. Кошмар! Ты не разлюбишь меня?

Столь же простодушно она обнимала его посреди улицы и целовала в щеку. Луговой торопливо отвечал на поцелуй и воровато оглядывался — черт знает что, пятый десяток пошел, а ведет себя как...

—Фи, ты ведешь себя как мальчишка,— целуешься на улицах,— неодобрительно констатировала Ирина, и в глазах ее плясали веселые искорки,

У обоих было столько дел, что порой не удавалось видеться по неделе.

Кончилось тем, что Луговой перетащил ее в свою гагу. Она потеряла в зарплате, он не подумал об этом, а когда узнал, расстроился. Ирина жила вдвоем с матерью-пенсионеркой и в роскоши, прямо скажем, не купалась. Зарабатывать она не умела, экономить тоже, он же ничем не мог ей помочь. Предложил однажды денег... Реакция 11рины оказалась такой, что он надолго зарекся повторять свою попытку. Единственно, что ему порой удавалось,— что «отредактировать» ее материал, а фактически просто переписать заново и куда-нибудь пристроить.

В газете пока не догадывались об их отношениях. При одной мысли, что какие-нибудь слухи могут дойти до Люси, Лугового бросало в дрожь. Уж если она устраивала ему такие сцены без всяких причин, то можно себе представить, что будет, коли причина найдется.

Впрочем, теперь, в связи с его переходом в журнал, говорил себе Луговой, оснований для разных нежелательных разговоров станет меньше, но и возможностей видеться тоже. А может быть, взять Ирину в «Спортивные просторы»? Он ведь будет обновлять редакцию и наверняка уведет кого-то из газеты. Пять ли, шесть ли человек, кто заметит? «Да нет,— признавался он сам себе,— вот уж это заметят, нечего себя обманывать».

Он понимал, что теперь еще реже будет видеться с Ириной, и ему становилось тоскливо. Конечно, в газете их встречи были случайны, мимолетны, на людях, но все же...

Все же, когда он видел ее, загорелую, крепко сбитую, в ее неизменных джинсах, веселую, сердитую, всегда чем-нибудь увлеченную, у него становилось тепло на сердце. Он начинал энергичней работать, у него словно прибавлялось сил.

Позвонит ли она ему в Инсбрук, когда будет дежурить? Он просил ее об этом, хотя прекрасно понимал, что разговора никакого не получится — она ведь не одна в олимпийской группе, да и он не один в своем отеле или пресс-центре («Интересно, как здесь будет со связью?»—• мелькнула профессиональная мысль).

Люся, та позвонит. Она вспомнит про какую-нибудь кофточку, уточнит размер сапожек, еще чего-нибудь...

Луговой нахмурился.

Из багажных недр на транспортер медленно выполз его черный «удав». Он подождал, пока чемодан поравняется с ним, легко подхватил его и направился к таможенному столу.

Взглянув на олимпийские ярлыки, украшавшие чемодан, таможенник поприветствовал Лугового улыбкой, быстрым движением начертал на «удаве» меловой крестик, словно Зорро свой знак на лбу врага, и махнул рукой — «проходите!».

Луговой вышел в холл.

Здесь царили шум и суета. Во всех направлениях сновали люди, катящие тележки с багажом, работники аэропорта, элегантные высокие стюардессы, встречающие с букетами цветов, пытающиеся разглядеть в толпе прибывших родственников и друзей. Где-то вспыхивали блицы фотокорреспондентов, охотящихся за знаменитостями, вопил в мегафон представитель туристского агентства, словно клуха цыплят созывающий своих подопечных, разбежавшихся по залу.