Повесть о многих днях - [3]

Поезд серый, санитарный, шел ровно; в поезде Мэри, в косыночке, ехала, распоряжалась, обедала с врачами, сестрами в вагоне-столовой. Уже много погнали тамбовских, рязанских, симбирских - привозили их серые поезда назад: в белых чалмах, в марле, с культяпками, на костылях; грузили в вагоны трамваев, студенты суетились. Корявые, больные, перевязанные сидели у окон, смотрели: город сизел, мужчины с женщинами в мехах проезжали в санях, окна магазинов светились; из трамваев перетаскивали в лазареты: в лазаретах лежали, писали письма, глазели в окна; нарядные дамы в косыночках сострадали, писали письма на родину. Спустя месяц - бледные, небритые - выползали, ковыляли с костылями, мешали проходящим.

Другие шли на смену, лежали в окопах, свертывали собачьи ножки, стреляли, лезли на горы в снегах, втаскивали орудия на себе; сырые облака вздувались из расселин влажными брюхами, серый мышастый неприятель отступал, виднелся в долинах - уползал змеями обозов, бросал раненых; пленных гнали толпами. Рязанские, тамбовские шли дальше: по горам, долам, в снегу - завоевывать, побеждать.

Санитарный поезд пришел на станцию, стал, поднял флаг. На фронте было тихо, пока постреливали; мимо проходили, проходили поезда: в поездах пели песни, топили печурки, топали лошади, стояли на платформах укутанные орудия. Санитарный заскучал - наступления не предвиделось, неприятель отсиживался, занимался своими делами. В санитарный приехали к обеду из штаба дивизии; повара пылали, в печах трещало, хрустящая индейка была коричневая, с корочкой; из аптеки по рецепту для медицинских нужд выдали спирт, коньяк - для выздоравливающих. Обедали в вагоне-столовой, Мэри в косыночке распоряжалась. Дивизионные - все бравые, отличные щеголи выпили: за победу, за Россию, за женщин. Индейку подавали на подносе широченном; лежала коричневая, уверенная, в бумажных манжетках.

После обеда вышли пройтись. Небо синело, снежок поблескивал; вдруг сзади бухнуло, в небе распух белый дымок - серебряно-белая пичуга, еле видимая, пролетала; бухнуло спереди, сбоку - дымки размазались: в белых дымках серебряно-белая скользнула, сзади вдруг завизжало, стало визжать противно, смертно - земля раскололась, задымилась. Дивизионные бежали к блиндажам; в блиндажах, сырых, могильных, сидели, выжидали, сразу стало душно; земля еще раскололась, потом стало тихо; пичуга улетела. Небо было синее, снег бел; из дыма выносили: обрывки шинели, развороченное чрево, из которого синие внутренности лезли. Дивизионные обещали наказать за налет; перед вечером, погуляв, уехали. Мэри на ночь расплетала волосы, посмотрела в зеркало близко в черные свои глаза, засмеялась: полковник из дивизии был молод, смел, глядел дерзко. За окном паровозы гукали; вдруг далеко во тьме бухнуло, прокатилось. Мэри подошла к окну, откинула занавеску: тьма всколыхнулась, снова ухнуло, заухало, тьма полыхала; небо вспыхивало розовато - все постепенно перешло в вой, стало выть в ночи. По коридору прошли быстро; Мэри отодвинула дверь: врач не молодой, будил, велел готовиться - принять к утру раненых. Артиллерия била; в поезде готовились. Мэри перед зеркалом поправляла косыночку: вдруг почувствовала, что все лишнее - и косыночка, и она сама.

К утру, по взрытой, тоскующей земле, началось наступление. Приказ из штаба фронта был получен три дня назад; три дня тайно сменяли части, передвигали батареи, в четыре утра приказ о наступлении был оглашен. Наступление начинал 34-й стрелковый. Полк вышел из окопов, развернулся цепью; впереди было взрытое поле, с жухлой ботвой картофельной; небо было серое, низко. Люди не выспались, зеленые, в бурых шинелях, с инеем на плечах, начали перебежку; окопы неприятеля шли по взгорью, ломались, укутанные кольями, проволокой. Артиллерия по кольям била с трех ночи: проволока перепуталась, торчала ежами вокруг волчьих ям; сбоку вдруг противно застукало, застукало с взгорья, - мужик симбирский, большебородый, сел, схватился руками за живот, другой лег бочком, уснул под стук. Цепи сбились, первая добежала до кольев, запуталась, рвала - по ней били; вторая набежала, полезла на первую, все перепуталось, с боков стукало методически, - с ревом, воем, остатки лезли в окопы; из окопов торчали серые кэпки, в ходах сообщения кипело, билось... Потом были: окопы с банками из-под консервов, рассыпанными патронами, флягами, - молодой офицер лежал на куче земли в подтяжках: подбородок у него был детский, чистый. Подтяжки сняли, сняли рубаху, острым розовым соском лежал к небу. В штабе писали телеграмму о победе; поручиков Воскобойникова, Ратцеля, Мустафа-Оглы представляли к Георгию. Покойников сносили: в глиняной яме была вода, их складывали, вода мутилась; потом лежали плотно, доверху; батюшка покадил, продребезжал простуженным голоском; яму закопали.

Раненых к поезду привезли к вечеру: раненые были покорны, серьезны, бледны. В операционной, на белом столе, белый врач раскладывал, кипятил. Принесли рязанского, всего в поту, в синих жилах муки на лбу; под маской задышал часто, уснул; врач ногу развороченную, в клочьях, потрогал - из клочьев торчали белые куски кости, - врач лохмотья срезал, резал части, ровно, кость острой пилочкой стал пилить, перепилил, - все бросили в таз, закидали ватой: из ваты торчали жесткие желтые пальцы в мозолях; рязанского оставили жить, любить, трудиться. Мэри заперлась в купэ, нюхала нашатырь, из нашатыря, дурноты вставали: молодость, безлюдие, грех.