Повесть о Федоте Шубине - [84]

— За что же это ты старосту так сильно хлестнул? — спросил Шубин.

— Да как же, барин? Злость он во мне сильную взбушевал. Я все терпел, терпел, но от долгого терпенья треснет и камень. А я не каменный. Я человек, как и все прочие…

— Нет-с! Ты в эфтом случае товар! Да-с, товар с человеческим обликом! И цена тебе по достоинству определена шестьсот рублей ассигнациями.

— Не верещи, сверчок запечный!.. Не буди во мне беса. Я сам за себя поговорю, ежели буду угоден новому господину. Покупайте, барин, ошибки не будет: стану верно служить. Только кормите да одевайте и вдоволь спать давайте, гору сверну. И не осуждайте меня… Сами знаете: богатому не спится — воров боится. А у меня, у русского мужика, только и богачества — сон да еда. Не обижайте, а я уж к вашим услугам — весь тут!.. — так сказал кузнец Афоня и умолк. Стоял мужик, словно вкопанный в землю, глядел себе под ноги и, наверное, думал: «Чего горевать? добра не видать, а к худу мне не привыкать, чей бы я ни был».

— Прошу извинения, — сказал Шубин, обращаясь к приказчику. — Мне кузнец не надобен. Я пошел искать девушку, чтобы она была няня, прислуга и кухарка… А что касается этого человека, я не советовал бы вам и вашему помещику продавать его первому встречному. Такой богатырь очень пригодится на строительстве Исаакиевской церкви. Там кузнечной работы немало. Обратитесь к архитектору Ринальди. Возьмет, ей-богу, возьмет. Да такой мужчина и для других дел пригодится: художники с него могут за основу иконы писать, ваятели статуи лепить… Пойдем, Вера, дальше, туда, где женский пол продается.

И они не спеша пошли дальше возле крашеного забора. В тот бойкий торговый день крепостных людей продавалось немало. Тут же в этом не совсем обычном ряду «стряпались» купчие бумаги на продаваемых людей. Тут были и слезы, и рыдания поступивших в продажу, и насмешливые издевательские выкрики приказчиков, торгующих подневольными людьми. Проходя мимо них все дальше и дальше, супруги Шубины видели и слышали, как приказчики нахваливали сбываемый «товар».

Женщина средних лет сидела на берестяном коробе и, видимо, привыкшая переходить из рук в руки, отвечала на расспросы покупавшего ее хозяйчика:

— Нет, господин хороший, я деревенщина простая. Полы мыть, стены скоблить, стирать, убирать — это могу. А другому у меня никакого талану ни на чего нет. А ежели бог не дал от роду талану, так не пришьешь его к сарафану. И в деньгах не разбираюсь, счета не знаю, и на безмене и на весах вешать не умею. И где бы я ни жила, где бы ни работала, в руках сила есть, а в голове один шум…

После непродолжительного скитания по рынку Федот Иванович и Вера Филипповна, как показалось им, присмотрели подходящую для них девушку. На вид ей было лет двадцать. Она стояла, подперев руки в бока, и, не обращая внимания на прохожих, с нескрываемым интересом считала галок, облепивших кресты ближней церкви. Когда Шубины завели о ней разговор с приказчиком, она перевела на них свой прищуренный взгляд и сказала, словно бы подумав вслух:

— Поди-ка моя судьбинушка подошла горемычная?.. Дай боже добрым людям достаться.

— Как звать тебя? — спросила Вера Филипповна девушку в тот момент, когда Шубин справлялся о цене на нее у барского приказчика.

— Меня-то Енией звать… — ответила девушка и, стыдливо отведя глаза в сторону, пояснила: — Своему барину прислуживала, тот Енькой кликал.

— Значит, не Ения, а Евгения. Хорошее имя.

— Ну, может быть, по-господски и Евгения…

— Не по-господски, а по-человечески, так и попом в метрике записана, — ответил за нее приказчик.

— Дальняя ли будешь? — опять спросила Вера Филипповна, облюбовавшая эту девушку.

— Мы-то дальние, вологодские. Из деревни Бырыкова, дочь Ивана Быкова. А по барину мы головинские. У того в наших местах пятнадцать деревень. От народу тесновато стало, кое-кого в Питер на работы барин запродал. Меня в прислужницы было к себе взял…

— И почему же он тебя сбывает?

— Заслужила я, горемычная: у барина-то гости приезжие были, я и недоглядела, как гости-то под пьяну руку у него похитили десять серебряных ложек и немножко ножиков. Они украли, а мне побои — и вон со двора!..

— Так точно-с! Правду говорит, правду, — подтвердил приказчик. — Обратно отсылать ее в Вологодчину, сами судите, — далеко. Барин решил пустить в продажу. Пожалте!.. Девка первый сорт.

— Еня, детей любишь, водилась с ними? — спросила Вера Филипповна.

— А как же их не любить, если малые да не капризные. Водилась…

— А обед сварить можешь?

— Было бы из чего, сварю…

— Нам нужно, чтобы и за всем хозяйством присмотр был, забота, порядок.

— Как же, барыня. Так оно и быть должно. Дом без призору — яма!..

— И чтоб хозяев своих ни в чем не обманывала.

— А это зачем же? Лучше ногой споткнусь, а слову, ради обмана, запнуться не дам. Избави бог… Ежели с нами по-людски, так и мы не по-скотски…

— Ваше слово, господа покупатели, — не особенно настойчиво спрашивал Шубина приказчик, — как хотите, а мне велено дешевле не брать, четверть тысячи рублев, и делу конец. Придача вся с ней. В коробе коклюшки и нитки для плетения кружев; кости-лодыжки для игры в стречки; иконка богоматери, две пары новых лаптей и полусапожки, фартуки-передники, кофтенки и прочий грошовый скарб…