Повесть о бесовском самокипе, персиянских слонах и лазоревом цветочке, рассказанная Асафием Миловзоровым и записанная его внуком - [22]
Стали рассаживаться помаленьку, лакеи на блюдечках мороженое разносить принялись, кофий и шоколат. Промеж помостью и залой в темный прогалок мужики в черных камзолах и желтых кафтанах по лесенке стали спускаться. В руках они держали кто скрипицы, кто трубы, загнутые, что кренделя, кто бандуры, а кто медные круги, схожие с тарелками. Расселись они в прогалке, пред каждым, как светец, подставка, бумаги разложены на ней, аки на аналое. Полистали они те бумаги и принялись враздробь кто дуть, кто пиликать, кто тренькать. Ну, думаю, и музыка! Ванька Косой и тот на балалайке складней играл.
После все разом смолкли и сидят, будто ждут чего-то. Вижу, слева у помости ниша с выступающими по подзору балясинами. Все в зале головы туда повернули и скопом встали. В нише показалась самодержица Анна Иоанновна, и вся зала ей поклон отдала. Села она, и все тоже сели. А я как сидел, так и не встал, чтоб не видели меня снизу. Голову пригнул и помалкиваю.
На помость пред занавесью мужик вышел, поглядел в нишу и объявил, мол, комедианты счастливы, что имеют нонеча честь давать премьеру в присутствии ее императорского величества. Мужик захлопал, и все за ним тоже забили, и аплодисмент катился, аки камни по кровле. Самодержица голову склонила и два перста правой руки на левую ладошку устроила.
После вышел на помость второй мужик, поклонился в нишу, только что лбом о помость не стукнул, и закадычил про то, что ему тоже выпала величайшая честь представлять свой несовершенный перевод немецкой трагедии «Неверная жена, или Торжество добродетели» на суд ее императорского величества. Ее величество тряхнула париком и махнула платочком. А я подумал, уж коли перевод несовершенен, куда ж ты суешься, балахвост? Доделай, а после показывай…
Музыка как грянет! Больно ладно они в оный раз начали. С первого разу, видать, не получилось, потому как допрежь царица еще не пришла. А как пришла, так испугались, что за кувырки их могут жалованья лишить. Трубы фурычили, скрипицы их перебивали, а там и бандуристы по струнам прошлись. Жалостливая такая музыка, особо когда одна скрипичка плакала, ровно дитё малое. А седой старикашка с медными кимвалами в носу ковырял, думал, что в зале его не видят, однако я сверху все примечал. Сидит кимвальщик, баклуши бьет и ни в какую не желает бить в медные тарелки. Глянул я на нишу — самодержица серьезно так слушает. Тут все инструменты смолкли, одна скрипица голос подала, долго-долго тянула. Старикашка спохватился да как вдарит одной тарелкой об другую — б-бах! Я инда глаза закрыл.
Когда занавесь подняли, на помоста чехарда началась. Мужиков и баб нагнали на помость человек сто. Мужики в кольчугах и шеломах, в руках протазаны, а бабы в платьях невиданных. И все хором поют. Вроде про гроб Господень, про какую-то битву. Бабы руки к мужикам тянули, видать, не хотели отпускать их, рекрутов бессрочных. Верно, бурлаков с сизыми носами не нашлось, а может, свой Куцый донес. И всю деревню послали под барабаны.
И вот выходят к самому разлогу, где музыканты играли, два рекрута и стали дуплетом петь. Батюшки-светы, да то ж были Тимофей и Алешка! Я инда подпрыгнул. И так у них ладно получалось, и слова все в лад. Пели они, что за Отечество и Бога складут свои головы, однако крест Господень у неверных заберут. Выбегли их жены, на груди их белые упали, зарыдали, как наши русские бабы, когда своих мужиков провожают в рекруты. Видать, сочинитель немецкий тоже сочувствие имел к чужой беде. Однако услышал я, что бабоньки пели: мол, нет большего счастья, как видеть мужей своих под знаменем с крестом. Куда ж, думаю, те ваньки глядели, когда под венец шли? Да за такие речи Алешка с Тимошкой должны своих баб кулаком по сусалам. Рады-радешеньки, что мужья отбывают и неведомо, на сколь годов. Иль сочинитель наврал, иль у немцев все бабы одна к одной, иль те бабы в изгул надумали пойти.
Угадал я. Занавесь опустилась. Музыканты плясовую заиграли, кимвальщик тоже с тарелками потрудился. Выскочили пред занавесью девки и отроки, ногами задрыгали, вроде польки иль камаринского отплясывали. Поплясали и убегли, а занавесь сызнова сиганула под потолок.
Вижу — в доме, где жила жена Алешки, стал появляться какой-то парень. Говорил он с Алешкиной женой всклад без музыки, а после они дуплетом петь начинали и плясали. Радовались, бестии, что мужа дома нет. Хахаль у соломенной вдовицы ручки целовал, всякие слова говорил ласковые. Баба в ответ смеялась. Тут он ее за грудки и в губы целовать принялся. Я плюнул со злости в залу и на пол спрятался — кому-то на маковку попал. А когда сызнова на скамье устроился, парень бабу уже на руках в нишу под занавески нес прямо на постель. У меня глаза к потылу полезли: неужто все в натуральном виде покажут? Однако вздохнул, когда в дверь кто-то постучал. А то позору было бы!
Баба, вестамо, парня под кровать, дверь открыла — на пороге друг ее мужа, раненный ковыляет иль притворился, что ранен, уж больно быстро с войны вернулся. Баба заохала, за стол его усадила, а тот ни в какую, мне-де плохо, дай малость отлежаться. Уложила она его на постель, пошла, видать, воду согреть, чтобы рану промыть на руке, а то, как Михаилу, и отпилить могли, коль антонов огонь начнется. Лег друг ее мужа, сиречь Тимофей, с мечом на постель. Меч из раненой руки выпал. Тимофей дрыгнулся через силу, полез за мечом и узрел под кроватью того парня, что не успел свою мерзопакость сотворить. И откуда у Тимохи соображение взялось — смолчал он, встал, оперся на меч. Зашатался, болезный, от боли и страдания душевного за Алешку.
Новый мир. — 1996. — №8. — С.149-159. Альфред Михайлович Солянов родился в 1930 году. Закончил философский факультет МГУ. Живет в Москве. Автор повести «Федька с бывшей Воздвиженки», опубликованной в 1974 году издательством «Молодая гвардия», и поэтического сборника «Серега-неудачник» (1995). Публиковал переводы стихов и прозы с немецкого и английского языков, в частности У. Теккерея, Р. М. Рильке, Г. Мейринка. Известен как бард — исполнитель авторской песни. Первая публикация в «Новом мире» — очерк «Как мы с дядей писали повесть о Варшавском восстании» (1995, № 6).
Повесть рассказывает о московских мальчишках, на долю которых выпала нелегкая военная осень 1942 года.
Новый мир. – 1995. – №6. – с. 233 – 243.
Книга Томаса Мартина – попытка по-новому взглянуть на историю Древней Греции, вдохновленная многочисленными вопросами студентов и читателей. В центре внимания – архаическая и классическая эпохи, когда возникла и сформировалась демократия, невиданный доселе режим власти; когда греки расселились по всему Средиземноморью и, освоив достижения народов Ближнего Востока, создавали свою уникальную культуру. Историк рассматривает политическое и социальное устройство Спарты и Афин как два разных направления в развитии греческого полиса, показывая, как их столкновение в Пелопоннесской войне предопределило последовавший вскоре кризис городов-государств и привело к тому, что Греция утратила независимость.
Судьба румынского золотого запаса, драгоценностей королевы Марии, исторических раритетов и художественных произведений, вывезенных в Россию более ста лет назад, относится к числу проблем, отягощающих в наши дни взаимоотношения двух стран. Тем не менее, до сих пор в российской историографии нет ни одного монографического исследования, посвященного этой теме. Задача данной работы – на базе новых архивных документов восполнить указанный пробел. В работе рассмотрены причины и обстоятельства эвакуации национальных ценностей в Москву, вскрыта тесная взаимосвязь проблемы «румынского золота» с оккупацией румынскими войсками Бессарабии в начале 1918 г., показаны перемещение золотого запаса в годы Гражданской войны по территории России, обсуждение статуса Бессарабии и вопроса о «румынском золоте» на международных конференциях межвоенного периода.
Одно из самых страшных слов европейского Средневековья – инквизиция. Особый церковный суд католической церкви, созданный в 1215 г. папой Иннокентием III с целью «обнаружения, наказания и предотвращения ересей». Первыми объектами его внимания стали альбигойцы и их сторонники. Деятельность ранней инквизиции развертывалась на фоне крестовых походов, феодальных и религиозных войн, непростого становления европейской цивилизации. Погрузитесь в высокое Средневековье – бурное и опасное!
В дневнике и письмах К. М. Остапенко – офицера-артиллериста Терского казачьего войска – рассказывается о последних неделях обороны Крыма, эвакуации из Феодосии и последующих 9 месяцах жизни на о. Лемнос. Эти документы позволяют читателю прикоснуться к повседневным реалиям самого первого периода эмигрантской жизни той части казачества, которая осенью 1920 г. была вынуждена покинуть родину. Уникальная особенность этих текстов в том, что они описывают «Лемносское сидение» Терско-Астраханского полка, почти неизвестное по другим источникам.
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Интеллектуальное наследие диссидентов советского периода до сих пор должным образом не осмыслено и не оценено, хотя их опыт в текущей политической реальности более чем актуален. Предлагаемый энциклопедический проект впервые дает совокупное представление о том, насколько значимой была роль инакомыслящих в борьбе с тоталитарной системой, о масштабах и широте спектра политических практик и методов ненасильственного сопротивления в СССР и других странах социалистического лагеря. В это издание вошли биографии 160 активных участников независимой гражданской, политической, интеллектуальной и религиозной жизни в Восточной Европе 1950–1980‐х.