Поверьте один раз - [31]

— А от чего это?

— Наверно, здоровье слабое. А может кипятить забывает. Вообще-то он должен задницу и иглу спиртом протирать. Ну, кто ж добро на дерьмо переводить будет. Сегодня тебе делать будет, авось пронесет.

— И что, некому пожаловаться нельзя?

— Это тебе не тюрьма. А больница. Здесь бесплатно кормят и бесплатно лечат. А ты пожаловаться. — Последние слова он договорил со смехом. — А чтоб ты от лечения не уклонялся, здесь есть меры физической и моральной поддержки. Физическая — это когда ты не хочешь, чтоб тебя лечили, а тебе двое с ремнями, смирительными, помогают. А моральная помощь, — это когда тебе уже физически помогли и укольчик врезали, ты уже второго не захочешь, и от лечения уклоняться не будешь. Я сам здесь вначале дергался. Пару раз по неделе стоя ел. И видишь, перешел на моральную поддержку. А в общем-то мы еще по ихним понятиям нормальные и на нас, кажется, опытов не проводят, хотя черт знает, а если буйным посчитают или еще чего, то в другой барак переводят. Это только названье больница. А кто здесь и в тюрьме сидел, говорят: «лучше за решеткой полгода, чем здесь месяц». Ну, ты не расстраивайся. Некоторые в здешних местах всю жизнь проводят.

— А отсюда часто сбегают?

— Отсюда, может, и сбегают, но куда в этой полосатой робе попрешь. А так смотри сам. Но учти. Из тюрьмы убежишь, тебя хоть кто-то приютит, и даже пересуд можешь добиться. А отсюда куда? Сам понимаешь. В психушке психуны и сидят. — Он курил сигарету без фильтра и она почти полностью сгорела. Умудрившись сделать еще одну затяжку, он выбросил почти пепел. — Ну ладно, я пошел. — Он зашлепал спадающими тапочками.

XII.

— Я болел почти две недели и не мог вам ничего передать, — извиняющимся тоном произнес Хомут, не успев еще сесть. На этот раз Авол был один. — Но они успели кое-что сделать. Нашли у одного мужика нож, как у нас. — Жрец поднял голову и его властные глаза зажглись огнем.

— Какой нож?

— Такой, как у нас, только отделанный сапфирами и рубинами, а где рукоятки совпадают — изумруд. Мне Дима рассказывал. Говорит, хозяин за него пятнадцать тысяч просил.

— Адрес узнал?

— Его кто-то убил этим ножом и украл его. Александра в психушку посадили, думают, он убил с дуру. У Димы подписку о невыезде взяли. Они вдвоем в тот день ходили к нему. Дима почти сразу вернулся, а Александр ночью. Теперь, учитывая, чем он занимался, думают, что он спятил и грохнул этого товарища.

— Я поговорю, его отпустят. Не отходи от него ни на шаг. Если что случится, искать никто не будет. Подумают — в бега подался. Сегодня ночью в час ночи придешь на кладбище, которое за городом. Три раза прокукуешь. К тебе подойдут и проводят. Сегодня ты будешь принят. И станешь равным. И сможешь понять и достичь вечного блаженства уже на земле. Иди.

XIII.

Темная безлунная ночь укутала землю. Негромко хлопнула дверь, и человек торопливо устремился в неизвестность. В абсолютной темноте, почти наугад, он все равно не сбавлял скорость. Трижды прокуковала кукушка. Кто-то резко схватил его руку. Он вздрогнул. Они свернули и пошли по лесу. Затем опять зашли на кладбище. Прошли невдалеке от сторожки. Подошли к небросающейся в глаза могиле. Сопровождающий открыл калитку и вошел. Пропустил Олега и сам закрыл за ним дверь. Могила не занимала много места. После леса на кладбище казалось светло. Аккуратный холмик, заросший невысокой ровной травой, оканчивался простым памятником в виде удлиненной пирамиды, которую срезали вверху и приставили еще одну. В сторожке заскулила собака. Сопровождающий подошел к памятнику и немного повернул его против часовой стрелки. Холмик плавно поднялся одним боком, словно крышка гроба, открывая узкую с мелкими ступеньками лестницу, образующую темный провал в земле. Сопровождающий показал, чтобы он шел первым. Олег стал спускаться по лестнице. Невзирая на свои размеры, он касался плечами стенок. Сопровождающий пошел за ним, и крышка стала опускаться. По мере ее опускания становилось светлее, но не настолько, чтобы стало светло, а так, еле-еле освещая лестничный марш. По мере того, как он спускался, стены расширялись, провал представлял собой разрезанную по диагонали лестницей призму. Лестница кончалась на уровне памятника и переходила в каменный пол, он не мог оценить более точно из-за слабого освещения. Сопровождающий остановил его рукой и пошел спереди. Коридор расширялся. Они подошли к двери. Когда ведущий открывал ее. Хомут поразился ее размерам. Он думал, что опустился максимум на два-три метра, высота же двери составляла не меньше шести и где-то метр в ширину. Невзирая на такие габариты, она открылась бесшумно. Хлынул свет, и стало ясно, что коридор упирается не в дверь, а в стену. Они вошли в помещение, представляющее собой куб. Стены ровно, без швов и соединений переходили в высокий потолок. Комната освещалась неярким светом, как в наступающих сумерках, свет включать еще рано, но книжку читать уже темно. Стены были оштукатурены или вроде этого. Не считая огромного ковра с высоким стоячим ворсом, покрывающего весь пол, и чего-то среднего между огромным медным подсвечником и гигантским кубком, в помещении ничего не было. Он стоял ровно посередине и краем своим доставал где-то по грудь или может чуть ниже. Около него полукругом стояло одиннадцать человек. Один, посередине, стоял чуть выдвинувшись вперед, остальные в виде двух расправленных крыльев. Причем стоявшие в пятерках убывали по росту, начиная с конца. Все были одеты как обычно. Только стоявший посередине был одет в балахон с капюшоном. Сопровождающий подошел к чаше и, поклонившись, отошел в сторону и, пропустив вперед Хомута, встал за ним. Чаша была глубокой, но почти пустой. Под ней на том же основании по кругу стояли рифленые бокалы.