Поверьте один раз - [30]

— Нет.

— А жаль. — Он встал и вышел в коридор. Александр тоже встал и пошел смотреть телевизор. В холле кто сидел, кто стоял, некоторые полулежали на полу.

Шла передача для детей. Александр прислонился к стенке. Мимо пронеслись два медбрата.

— Кому-то сегодня придется полежать с «температурой», — произнес кто-то с юмором.

— Да заткнись ты, итак тошно, — ответил ему другой. Врач подошел и выключил телевизор. Народ безропотно стал расходиться.

— А почему нельзя смотреть телевизор? — не выдержал Александр.

— Телевизор смотреть можно, но в данный момент не нужно, — ответил врач, глядя на него как мать на больное дитя, мягким убаюкивающим тоном.

— Но почему?

— Потому, что сейчас будут процедуры и вам всем надо немного успокоиться, — ответил он в той же манере.

XI.

Татьяна пришла. Ее не пустили и она, подобно многим, стояла и кричала под окном. Открытая форточка, позволяющая вытащить лишь руку да и то не каждую, давала возможность общаться, невзирая на запрет.

— Диму отпустили. У него алиби. Допрашивали всех. Славу, Хомута, меня. Они думают — ты свихнулся и убил того человека с ножом. Все уже ничего не понимают. Некоторые считают — все может быть. Только я не верю, — добавила она торопливо. И несколько смущенно спросила:

— А ты как?

— Все нормально, — он посмотрел на прозрачный пакет в ее руках и добавил. — Ничего приносить не надо, здесь хорошо кормят. Принеси только сигарет.

— Что-о? — не расслышала она.

— Курева. Сигарет! — прокричал он.

— Ты же не куришь? — не поняла она.

— Потом объясню. Диме скажи, пусть сходит к тому мужику на Волге. Ты к Славе ходила тогда?

— Да. Он думает, что ты рехнулся. И что он тогда спьяну отключился. Я у него спросила, незаметно, у него тоже с головой не в порядке по ночам, в мозгах во сне что-то вращается и звон слышится. Судя по всему, с тех пор. Он говорит, что это у него от непривычки по кладбищам по ночам гулять.

— А что, у него есть привычка там гулять днем? — пошутил Александр.

— Что? — снова не расслышала Татьяна.

— Да ладно. Скажи матери, пусть узнает, на сколько я тут. А то если здесь долго полежать и «привет» поймать недолго. Как говорится, с кем поведешься — от того и наберешься. Я пошел, а то врач идет. — Он отошел от форточки.

— Три дня карантина. — Два здоровенных санитара схватили Александра и привязали к кровати. Затем пришла медсестра, приспустила с него штаны, трусы и сделала укол. Ни с чем не сравнимая боль парализовала тело. В глазах забегали шары. Из горла вылетел гортанный хрип; И возникло ощущение, что во лбу забрызгали искры. Сердце остановилось в груди. Его уже отвязали и тело приняло позу моста. Боль не утихала и шок не проходил. Сознание не покидало ни на минуту. Александр постепенно начал привыкать к острой боли, и она плавно перешла в зудящую, подобную зубной. Горло перестало хрипеть, и он тяжело задышал. Все вернулось на свои места. Никто не переживал. Обстановка осталась совершенно спокойной. Так же по коридору шлепали шлепанцы. На лицах застыла скука. Закрыв глаза, он попытался заснуть. Перед глазами встал Иаред Моисеевич. Он что-то хотел сказать, но Александр не мог сосредоточиться. Потом возник нож, холодное, поблескивающее двойным языком, лезвие плотоядно стремилось к нему. Стало страшно, очень страшно. Он не успел открыть глаза. Перед ним предстала Татьяна. Вот она кричит под окном, он почему-то не слышит. Она уже среди темного леса, он освещен неясным светом, становится все темнее, еще темнее. Холодное облизывающее лезвие лезет к ней.

Она кричит ему, просит помощи. Бежит к нему. Нож, непонятно чем улыбаясь, с ухмылкой входит в спину… Он резко открыл глаза. Комната почему-то плыла перед глазами. Долго не мигая, он смотрел в окно. Наконец, волны кончились, и он пришел в себя.

— Что это было? — спросил он у соседа.

— Обычный «аминазин». Ничего-о. Привыкнешь. Это в первый раз тяжело. Потом даже интересно. Спать только плохо — температура подымается. Меня вот сюда непонятно за что положили. На заводе директором работал. Приехала комиссия, в токари перевели, а мне что? Зарплата такая же. Ответственности никакой. Мило дело. Нашли чем пугать. И что я сразу в токари не пошел?

— По любому поводу такие уколы делают? — перебил Александр.

— По любому. Испугали, в токари перевели. Зарплата такая же. И чего я сразу в токари не пошел. Комиссия приехала, — продолжил он с выражением. Меня в токари перевели. А что, зарплата такая же. А ответственности никакой.

Александр поднялся. Бывший директор продолжал доказывать, что работа токаря лучше. Хотя Александр не возражал. Нога, от ягодицы до ступни, застыла, и Александр побрел, слегка хромая. В курилке курил алкоголик на излечении.

— Ну как? Местное «острое» ощущение? — обратился он к Александру.

— Без него как без хлеба, — горько пошутил Александр.

— Не переживай, вечером или завтра утром еще выдадут. У тебя же три дня карантин. — У Александра пересохло в горле. Он приостановился.

— Как? Еще выпишут?

— Ну больше, если не залетишь, не выпишут. А раз сказали три дня, значит три и выпишут.

— Ну, такой больной больше делать не будут, а успокаивающие, утром и вечером, все три дня. Ну, это не так страшно. Хуже то, что утром и днем уколы врач делает, а вечером санитар. А он вечно пьяный. Он тут дежурит через день-через два. Одному сделал укол — загноилось. Потом, в следующий раз, другому то же самое. Ползадницы первому вырезали, сейчас за второго взялись.