Повелительница львов - [33]

А ведь Генрих нежно любил меня. Для меня это так же бесспорно, как то, что солнце ежедневно встаёт над землёй. Но это была любовь того же рода, какую мальчик питает к своим игрушкам, а взрослый мужчина — к лошадям или собакам. Он любил обнимать меня, гладить мои волосы... волосы, но не груди или ягодицы, ибо опасался, что это может породить похотливые мысли. По этой же самой причине после нашей первой ночи он избегал смотреть на меня, обнажённую. Увы, собственный печальный опыт убеждает меня, что мужчине очень трудно достичь нужного состояния, чтобы войти в женщину, если только его не волнуют похотливые мысли — желательно, именно об этой женщине. Но лучше уж пусть он думает о ком-нибудь или о чём-нибудь другом, чем ни о ком и ни о чём. После сказанного мною нетрудно догадаться, что Генрих с его закоренелым упрямством редко бывал в нужном состоянии, чтобы воздать мне должное.

Когда он всё же бывал в таком состоянии, страх перед похотью мешал ему входить достаточно глубоко, чтобы возбудить мою женственность и способствовать зачатию.

Подобное положение дел крайне раздражало меня. И очень беспокоило, ибо главнейшая обязанность королевы — родить престолонаследника. Но я не теряла надежды. Я была молода и Генрих молод. Всё ещё казалось возможным. Однако я готова была прибегнуть к любому средству, только бы разрешить эту неприятную проблему. Но я не находила никаких средств, хоть сколько-нибудь приемлемых для пятнадцатилетней девушки, которой с детства внушали идеалы чести и верности, которую учили почитать святость брака, что, может быть, было и неплохо.

Я надеялась, что время от времени смогу наслаждаться обществом Суффолка, тем более что Элис продолжала оставаться моей фрейлиной. Однако самым важным событием, происшедшим после моей коронации, был созыв парламента. Парламент представляет собой сугубо английское учреждение, неизвестное во Франции, на его сессии король предстаёт перед парламентариями, съезжающимися со всей страны. В числе его членов — первейшие вельможи, хотя в основном он состоит из представителей простого народа; и король вынужден просить их о денежных субсидиях в форме различных налогов.

Конечно, и у нас во Франции есть свой parlements[19], но их функции ограничиваются городским или областным самоуправлением и не имеют общегосударственного значения. Король Франции наделён полномочиями при необходимости созвать Генеральные штаты, собрание вельмож, простолюдинов и духовенства, представителей населения всей страны. Насколько я помню, дядя Шарли никогда не созывал Генеральных штатов, но уж если они и созывались, то только для того, чтобы выслушать пожелания своего августейшего монарха, а вовсе не затем, чтобы он выяснял, какие суммы согласны пожертвовать ему подданные. Но в финансовой области, как и во многих других, англичане придерживаются своеобразных обычаев. В этом причина того, что никто не нуждался в деньгах так, как мой дорогой Генрих. Он должен с чашей в руке просить подаяния у своих подданных, и это представлялась мне верхом самоотречения.

Должна сразу же признаться, что я мало смыслю в финансировании государства. Никогда в жизни я не встречала короля, который имел бы достаточно денег. И всё же королевства финансируются, по указу короля или по его воле, с помощью займов или контрибуций. Англия — единственная известная мне страна, где это делается посредством споров и торговли между королём и его подданными. Торговля эта может принимать разные формы. Но чаще всего парламентарии заявляют королю — подумайте только, королю! — «Мы дадим вам требуемые суммы взамен на такие-то и такие уступки». Достаточно на миг задуматься, чтобы понять, до какого логического абсурда может довести подобный порядок. Хуже всего, что палата общин, как она гордо себя именует, считает себя вправе вмешиваться во все государственные дела, разве что только не отдаёт приказов воюющей армии. Но так как Генрих никогда не командовал армией, подобный вопрос просто-напросто не возникал.

Вот почему, по требованию этих самых лордов и палаты общин совершив несколько трудных поездок во Францию, после долгих споров и обсуждений, выторговав желанный приз, а именно меня, а также перемирие между Англией и Францией, мой дражайший Суффолк вынужден был предстать перед этим свинским парламентом и отстаивать в палате общин всё, им совершенное!

Критиковали его за отсутствие у меня приданого. То, что Суффолк, стараясь заполучить меня, пожертвовал территорией, которую англичанам угодно было считать своей, хранилось в строжайшей тайне. Граф мужественно защищался, вопрошая, может ли быть лучшее приданое, чем, пусть кратковременное, перемирие, позволяющее прекратить пролитие крови англичан и трату английских денег? Это заявление встретило ожесточённые возражения членов партии войны, возглавляемой Глостером. Но в тот период они оказались в меньшинстве, ибо палата общин не хотела ассигновать на ведение государственных дел более средств, чем требовалось, и купец по имени Уильям Бёрли, выборный глава палаты общин, носивший титул «спикера», ибо выражал общие мысли, призвал всех поблагодарить маркиза за важные деяния, совершенные им в интересах страны. Это предложение было принято с таким шумным одобрением, что даже Глостеру пришлось поддержать его.