Повелительница львов - [35]

Известие о случившемся, очевидно, просочилось за стены палаты, лордов, ибо, к моему огорчению, люди на улицах стали осыпать меня проклятиями. Какие-то сорванцы даже попытались забросать меня комьями грязи. Благодаря бдительности моей охраны ни один из них не попал в меня, но происшествие было очень неприятное, ибо ознаменовало конец моей популярности среди английского народа, по крайней мере среди обитателей Лондона и его окрестностей. Могу добавить, что и они тоже лишились моей любви. Генрих, как и следовало ожидать, никак не мог уразуметь, из-за чего весь этот переполох.

   — Уверяю вас, куколка, — сказал он мне, — что вы мне куда дороже, чем какое-то обнищалое французское герцогство, тем более что оно законно принадлежит вашему отцу.

Я отнюдь не сочла его слова за комплимент. И что ещё хуже, он отказывался предпринять какие-нибудь меры против негодяев, словесно оскорблявших меня.

   — Что вы, — заявил он, — если бы я велел арестовать всех, кто публично оскорбляет меня на улицах, то моё королевство давно опустела бы.

Это, по моему мнению, было не так уж плохо. Поскольку Генрих не желал что-либо предпринять, мне пришлось проглотить обиду. Но худшее ещё ждало впереди. Англичане склонны верить слухам о всевозможных тайных заговорах. Всё, что не находит мгновенного объяснения, они относят на счёт каких-то закулисных махинаций, сговора злых гениев. Если Суффолк; ради того чтобы получить мою руку, пожертвовал английской землёй, значит, на то была куда более зловещая причина, чем желание сделать приятное своему королю или хотя бы на время прекратить войну. И вскоре поползли слухи, будто человек, которому доверили заменять жениха во Франции, не ограничившись этой ролью, заменил и мужа, потому-то, утверждали дамы, и не оказалось явных свидетельств естественного завершения брака во время моей первой брачной ночи, проведённой с Генрихом; по их словам, я утратила право называться девушкой ещё задолго до этого.

   —  Подлецы! — негодовала Элис, готовая защищать своего мужа. — Огорчительно даже думать, ваша светлость, как низко могут пасть люди!

   — Глупцы! — откомментировал Генрих. — Это надо же полагать, будто пятнадцатилетней девушке способен понравиться мужчина втрое её старше.

Суффолк и я исподтишка переглянулись, отлично сознавая, что эта злая выдумка вполне могла бы оказаться правдой.

Большинство знати, однако, поддерживало точку зрения короля, и когда англичане наотрез отказались передать герцогство до назначенного срока, то есть до истечения двух лет, буря утихла.

Но с тех пор я испытывала растущее замешательство всякий раз, когда встречала кого-нибудь из лордов или, что ещё хуже, их супруг, ибо не имела понятия, о чём они шепчутся за моей спиной.

Поскольку при сложившихся обстоятельствах было неразумно слишком часто видеться с Суффолком, я стала проводить значительную часть своего досуга с Бофорами, не только близкими родственниками, без сомнения, преданными и королю и мне, но и шумным счастливым семейством. В их обществе я забывала о всех своих тревогах и неприятностях. Даже кардинал нередко отрешался от торжественной серьёзности, свойственной служителям церкви, шутил и рассказывал весёлые истории, которых знал превеликое множество, а его кошель всегда был готов выручить Генриха при любых денежных затруднениях. Небеса знают, что таковых находилось предостаточно. Но узнав Бофора лучше, я всерьёз встревожилась состоянием его здоровья. Шестидесятивосьмилетний мужчина, проживший полную, изобиловавшую превратностями жизнь, мне, пятнадцатилетней девушке, казался дряхлым старцем. Сейчас мне самой за пятьдесят, но прежнее моё представление не изменилось. Но и тогда я была достаточно умна, чтобы понять: кардинал — одна из надёжнейших опор Генрихова трона, а стало быть, и моего собственного, и поэтому без устали молилась, чтобы, когда Бофор покинет этот бренный мир, ему удалось найти достойную замену.

Суффолк был главным министром Генриха, и, учитывая равнодушие к делам короля, стремившегося найти себе какое-нибудь более интересное занятие, скажем, пойти помолиться либо посетить монастырь или церковь, граф являлся фактически полновластным правителем страны. Но в жилах Суффолка, хотя он и был моим любимцем, не текла королевская кровь; всякий раз, когда я его видела, у меня учащённо колотилось сердце, но даже в своём юном возрасте я хорошо понимала, что главной его заботой является Уильям де ла Пол. Вероятно, я уже тогда чувствовала, что впереди смутные времена, хотя эти мои опасения пока и не облекались в отчётливые мысли. Однако я не могла не задумываться, насколько прочной опорой будет Пол, если события обернутся против нас.

Куда естественнее было бы возлагать надежду на кого-нибудь из Бофоров, но и тут имелись трудности. Кузен Эдмунд, хорошо сложенный, осанистый мужчина с совершенно явными фамильными чертами Плантагенетов во всём облике, тридцати девяти лет от роду, пребывал в самом расцвете сил. Но, к прискорбию, он страдал приступами меланхолии, более свойственной женщинам, если, конечно, это слово применимо к знаменитому, почти непобедимому солдату. К тому же был необыкновенно суеверен. Возможно, каждый из нас подвержен предрассудкам, но Эдмунд безоговорочно верил любым предсказаниям. В юности какой-то гадатель предостерёг его, посоветовав «опасаться» замков. Естественно, поверив в подобную чушь, он оказался в довольно трудном положении, ибо где, кроме замков, мог жить пэр королевства? Общаться с графом стоило, большого труда, потому что в его собственном доме постоянно искали подозрительных людей, проверяли, не угрожает ли падением какой-нибудь камень. Когда же он собирался отправиться куда-нибудь с визитом, то посылал вперёд целую армию сквайров, которые должны были, донимая несчастного хозяина, удостовериться, что ничто не угрожает их лорду и повелителю.