Повелительница львов - [22]

Устав от раздоров, Хамфри оставил свою голландскую возлюбленную и женился на любовнице, женщине незнатного происхождения по имени Элеанор Кобем. Насколько я понимаю, она была очень хороша собой. Мне не довелось увидеть ни одной из жён герцога, поэтому не могу судить об их красоте, но кончила Элеанор очень плохо. Она стала участницей заговора, направленного против моего дорогого Генри. Сообщники вылепили восковую куклу, точное его изображение, а затем расплавили её в огне, надеясь, что столь же плачевная участь постигнет и живого монарха. В этом случае герцог Хамфри взошёл бы на престол, а Элеанор стала бы королевой.

Какой честолюбивый замысел!

И не менее бессмысленный. Да к тому же он был раскрыт: один из этой братии — примечательно, что его, как и деда моего Генриха, звали Болингброком, — под пытками во всём признался. Его вместе с сообщницей по прозвищу Ведьма Дурной Глаз наказали по всей строгости закона: ведьму сожгли на костре, а колдуна, как принято у англичан, повесили, ещё живого вынули из петли, затем кастрировали, выпотрошили, обезглавили, а тело четвертовали. Третий сообщник, священнослужитель Саделл, умер в тюрьме.

Положение жены королевского герцога избавило Элеанор от столь ужасной участи. Но как кающуюся грешницу её заставили пройти босиком в одной сорочке, с зажжённой свечой в руке по улицам Лондона, после чего приговорили к пожизненному заключению, и весь остаток дней несчастную узницу переводили из замка в замок.

Все эти события произошли за три года до моего замужества и, естественно, отнюдь не способствовали смягчению вспыльчивого нрава Хамфри. Ему пришлось наблюдать со стороны, как унижали и бесчестили его возлюбленную жену; он даже пальцем не мог пошевелить для её защиты, ибо — и не без основания — опасался, что подобное же обвинение будет предъявлено и ему самому.

Краткое описание наиболее влиятельных вельмож, которыми я не по своей воле оказалась окружена, даёт некоторое представление о мрачной картине, которую представлял собой английский двор того времени. Но меня ничуть не волновали честолюбивые притязания и горести окружающих. Все мои помыслы были устремлены к королю, моему повелителю и супругу. В нём я видела воплощение своих честолюбивых замыслов и не сомневалась в нашем совместном возвышении на пути к славе, верила, что нас объединит любовь и общие родительские чувства.

Не хочу говорить о том, что сбылось из всего этого, но, по крайней мере, я знаменита.

Глава 3

Я наивно предполагала, что начавшееся ещё в прошлом году в Туре преображение принцессы Маргариты Анжуйской в английскую королеву в тот момент, как я соединилась со своим мужем, завершилось. Мне предстоял ещё долгий путь.

Прежде всего должна была состояться официальная свадебная церемония. Её назначили на 23 апреля, то есть по прошествии девяти дней после моей первой встречи с королём. На протяжении этого времени я видела его светлость всего один раз, да и то мимоходом; второй раз я встретилась с ним намеренно, о чём сейчас и поведаю.

Хотя я сгорала от нетерпения стать наконец признанной супругой величайшего, как неустанно повторяли мне окружающие, короля во всём христианском мире, задержка огорчала меня отнюдь не так сильно, как можно было бы предположить. Прежде всего я не прочь была оправиться от утомительного морского путешествия и перенесённой ветряной оспы. Кроме того, я полагала, что придворные швеи за это время сумеют сшить для меня ещё более роскошное платье, чем то, в котором я появлялась в Нанси или в соборе Парижской Богоматери. А ещё мне хотелось оценить своё положение и составить более определённое мнение о муже и обществе, в котором суждено было вращаться до конца дней.

Первое моё желание полностью исполнилось. После полуторанедельного отдыха в Саутгемптоне я чувствовала себя как никогда здоровой.

Осуществить второе желание оказалось непросто.

— Ваша светлость, вы непременно должны надеть то же платье, в котором были на предварительной свадьбе, — решительно заявила герцогиня Солсбери. Её поддержали многие другие родственницы, и среди них самая влиятельная — герцогиня Йоркская, которую даже подруги называли Гордячкой Сис и которая обладала ещё более властным характером, чем её невестка.

Она принадлежала, как я уже упоминала, к семейству Невиллей; двое её братьев — граф Уэстморленд и граф Солсбери — были весьма влиятельными людьми. Из этих двоих наиболее могущественным считайся Ричард Невилль, граф Солсбери. По прибытии в Саутгемптон я однажды встречалась с ним, но так как он был мужем моей «béte noire»[15], я заочно испытывала к нему глубокую неприязнь, а после того, как увидела, это чувство лишь усугубилось. Тем не менее оба эти брата, унаследовавшие от своих предков большие поместья, являлись богатейшими людьми в королевстве, исключая разве что кардинала (и, как ни странно, собственного сына Солсбери, о котором я расскажу позднее). Но они ревностно почитали своего зятя герцога Йоркского.

Так вот именно Гордячка Сис и нанесла смертельный удар по моим надеждам на новое платье.

— В казне нет денег, ваша светлость, — сказала она. — Их пришлось полностью израсходовать на то, чтобы привезти вас сюда.