Повелительница лабиринтов - [68]

 Эмма. Та, что открыла ему врата в чудесный мир чувственности и наслаждения лишь силой  своего желания быть его женщиной. Это она, своей свободой от предрассудков и условностей, от ограничений морали и границ навязчивых обязательств, имея в своем арсенале одну лишь природную женственность, смогла наполнить его жизнь вкусом и смыслом. Эмма влила в него свое настроение и умение видеть мир вокруг цветным, наполнила его мир  радостными и звонкими звуками, научила прикасаться к восхитительному теплу жизни всем телом и всей душой сразу, не закрываясь от него пеленой одежд и догм.

 Он прощался со своим учителем жизни, такой восхитительной, прекрасной, неповторимой, чтобы принять на себя миссию пророка в своем мире, где он рожден и вырос. Теперь он должен стать пророком и учителем всех женщин своей родной страны с тем, чтобы они познали свободу в любви и желании, чтобы они несли мужчинам своим желанием то счастье любить, которое он испытал с белокурой немкой. Эти запахи Чувств Потсдама он сейчас, стоя у окна, берет с собой как оберег своей новой миссии.

 И вновь Лабиринт, поймав в свою Ловушку очередную жертву, заставил ее найти свой путь к выходу в мир Чувств, свой путь к женской душе, направляя своих путников для новых испытаний и новых познаний, подчиняясь воле его Повелительницы.

Глава 22. КАСАНИЕ МУДРОСТИ НА РАСПУТЬЕ.

"Мудрый не знает волнений, человечный не знает забот, смелый не знает страха". Конфуций.

"Мудрый сам кует себе счастье". Плавт

Октябрь, 1956 год.

 Наташа замолчала, наконец, поняв, что ее слова это лишь соло в симфонии звуков поезда. Нет, она не успокоилась. Трудно было успокоиться, после пережитого. Еще никогда в жизни она не пугалась до такой степени. Сейчас, когда самое страшное осталось позади, она и сама не могла понять, как ей удалось так мобилизовать себя перед лицом угрозы.

 А она была, угроза всей ее жизни, жизни Влада, семьи. Первый раз ее планы не только не были реализованы, но грозили рухнуть на такую глубину, что не хватило бы сил  выбраться к свету и солнцу.

 В приоткрытое окно купе влетал еще теплый ветерок ранней осени, приоткрывая плотно сдвинутые занавески и пуская внутрь вагона солнечные зайчики, которые впрыгивали сквозь кроны деревьев вдоль дороги. В щель занавесок, тех, что то и дело раздвигались, чтобы сразу же вновь сдвинуться под порывами ветра из окна, подобно шторкам затвора фотоаппарата, на  мгновение открывались картинки пейзажа за окном. Они напоминали дембельский альбом солдата своей колоритностью и отсутствием идеи отображения.

 Сменяя друг друга через непредсказуемые паузы, они открывали такие же непредсказуемые виды. То это была опушка леса, подсвеченная яркими красками ранней осени, словно лицо молодой женщины, еще не тронутое макияжем времени, но умышленно подкрашенное умелой рукой на столько, чтобы сделать все черты выразительнее и ярче, но при этом не показать отличия природной и созданной красоты.

 Затем вдруг появлялся вид колоритного сельского дома в сказочном обрамлении аккуратного садика, словно это был дом маленькой феи, которая для красоты навела контрастные темные полосы на светлых стенах своего дома под красной высокой кровлей, с крошечными оконцами в ней, чтобы разнообразить рябое полотно черепицы. Аккуратный газон с яркими кустами цветов вдоль замысловатого забора, разорванного вставкой ворот, являющих собой отдельное произведение искусства местного кузнеца.

 Следующей фотографией в кусочке вагонного окна, могла выскочить старинная городская узкая улочка с рядами невысоких густо стоящих домов, словно они плотно прижались друг к другу плечами, чтобы согреться в стужу и не дать морозному ветру ворваться на улицу между ними. Без веточки зелени уличных деревьев, дома сами являли собой яркую цветную картину своими разноцветными фасадами и различными по форме и размеру окнами, сочно и броско раскрашенные  живыми цветами.

 Цветы держались за окна любыми способами: уютно устроившись в подвешенной плетенной корзинке; цепко хватаясь за кирпичи и камни стен своими стебельками, далеко высовываясь из ящика на подоконнике; вальяжно развалившись в вазонах за стеклом; прислонившись устало к стене ветвями и разметав по ней ладони листьев и цветные шарики соцветий, уверенно опираясь могучим стволом на землю возле дома.

 А порой, окно могла накрыть тень тоннеля, сгущая сумерки в купе на несколько минут, чтобы затем ослепить ярким светом солнечного дня, предложив удивительный вид великолепного по своей архитектуре здания вокзала, неимоверной высоты острые шпили костела или плывущую по каналу над твоей головой баржу, движимую крохотным буксиром.

 Пестрота видов за окном сейчас не могла захватить сознание Наташи, погруженной в раздумья над событиями последних недель. То, что ей довелось пережить за это время, не могло сравниться по остроте ощущений и переживаний даже с годами войны, которая совсем недавно отгремела и на этой земле тоже.

 Измена мужа и весь позор, который она принесла ей. Потом весь ужас шпионских страстей, связанных с этой изменой. Подлость командования мужа, стремящегося переложить всю ответственность за свой блуд и разгул на молодого «стрелочника» в лейтенантских погонах. А еще унижения перед политотделом дивизии, где ей пришлось писать  доносы, забыв про свою гордость и неподкупность донской казачки, покрывая позором всех своих предков разом. Все вместе это больше напоминало кошмарный сон, если бы не их отъезд за 24 часа за пределы страны ее мечты, если бы не стук этих колес поезда, что так стремительно  уносят ее  прочь от уже достигнутой цели.