Поучение в радости. Мешок премудростей горожанину в помощь - [7]

Кайбара Экикэн полагаа, что всё мудрое уже сказано[20]. Поэтому он и делает акцент не на сочинительстве, а на чтении и усвоении прочитанного. В связи с этим книг у «радостного старика» должно быть как можно больше, они — показатель настоящего богатства. «Если посчастливилось собрать много книг на полке, то как можно назвать себя бедняком? Ведь у тебя настоящее богатство, которое не променяешь на корзину со златом. Разговаривать с добрым другом о Пути, вместе с ним радоваться луне и цветам, пребывать в прославленных местах и чудных пределах, наслаждаться там непревзойдёнными видами — вот это и называется чистым счастьем. Если удалось тебе заполучить его — знай огромность этого счастья, которому не бывать у спесивого богача».

В других своих сочинениях Кайбара делает основной акцент на морали. «Поучение в радости» тоже не обходится без моральных наставлений, но оно полно и настоящей поэзии. Поэтому в этом сочинении мало прямых отсылок к конфуцианской классике, зато автор демонстрирует начитанность в китайской и японской классической поэзии.

Будучи конфуцианцем, Кайбара Экикэн не верил в бессмертие, он утверждал, что не имеет смысла тратить отпущенное человеку время на ламентации по поводу краткости жизни, глупо проводить жизнь в озлобленности и печалях. Что до смерти, то она есть лишь естественный этап существования, а всё, что естественно, не может трактоваться как печальное. «Сетовать на старость, проклинать смерть — не знать, как устроен мир. Познай свою долю. Тао Юаньмин[21] свидетельствует… “Утром рождаются человеколюбие и справедливость. Вечером они умирают. Чего же ещё пожелать?” …С древних времён ещё не нашлось человека, который бы не умер. Если не знаешь, что такое жизнь, и не доверяешься воле Неба, тогда и страданий много… Драгоценными утрами и вечерами наставляй своё сердце, по-дружески учи радости других. Будет искренне жаль, если ты или другой человек не познает данную с рождением радость, не распорядится жизнью как то следует и проведёт её в гниении и без всякого толку. Утром открылся тебе Путь, ты стал человеком, вечером умер… Так о чём здесь жалеть?»

Не веря в бессмертие, Кайбара Экикэн тем не менее верил, что с обретением радости твоя жизнь будет казаться длиною в «тысячу лет». В подтверждение своей мысли (или ощущения) Кайбара Экикэн цитирует популярнейшего в Японии китайского поэта Бо Дзюйи (772—846), который говорил: «Продление своих лет — искусство. Если сердце покойно, жизнь продлится. Ещё он сказал, что для человека несуетливого дни и месяцы тянутся дольше. В стихах же Су Дунпо сказано так: если усядешься бездельно и тихо, то день обернётся двумя, а если принять жизнь человеческую за семьдесят лет, то тогда она вытянется до ста сорока лет — так получается, что утишенное сердце делает твои дни длиннее». Японец Кайбара Экикэн вторит китайским авторитетам: «Если располагаешь досугом, успокой и утишь своё сердце, растяни свои дни, прекрати суетиться. В особенности это справедливо для стариков, у которых жизни осталось мало, и время для них бежит всё быстрее. Жалея об уходящем времени, им пристало день — в десять, месяц — в год, год — в десять, и радоваться тому. Не пристало им напрасно проживать дни и месяцы, а конце сожалеть о том».

«Поучение в радости» противоречило не только буддийским установкам, но и Чжусианскому дискурсу с его упором исключительно на долг и подавление собственных чувств и эмоций. В этом отношении авторское понимание жизни было близко многим образованным японцам XVIII в., которые говорили, что Чжу Си извратил первоначальное конфуцианское учение, расценивали учение о «принципе» (кит. Ли, яп. Ри 理) как извод буддизма или даосизма, критиковали Чжу Си за выхолащивание человеческого в человеке, трактовку человеческой жизни исключительно с точки зрения нравственности, за оценку эмоций с помощью моральной шкалы ценностей. К таким мыслителям относились, например, Ито Дзинсай (1627—1705) и Огю Сорай (1666—1728). Такой подход был свойствен не только многим конфуцианцам, но и нативистам[22]. Так, Мотоори Норинага (1730—1801) восхищался «Повестью о Гэндзи», а официальное неоконфуцианство признавало это произведение верхом безнравственности. «Книги о чувствах» (ниндзёбон), в которых авторы наделяли своих героев любовными переживаниями, служили предметом агрессивного внимания со стороны цензуры и были запрещены в 1842 г.[23] И до этого времени запрет накладывался на многие «аморальные» книги, включая тех авторов, которые в XX в. были объявлены классиками (Ихара Сайкаку (1624—1693), Тикамацу Мондзаэмон (1653—1724)).

В «Поучении» нет прямых упоминаний о чжусианстве, но в своём предсмертном труде «Тайгироку» (1713) Кайбара Экикэн всё-таки подверг это учение критике и отказался признать Чжу Си своим духовным наставником. Он утверждал, что учение Чжу Си абстрактно и сложно для понимания, в то время как на самом деле «настоящее» конфуцианство просто, близко к жизни и наполнено человеческими чувствами.

Второй автор, представленный в книге, — это Нисикава Дзёкэн (1648—1724). Он был сыном торговца и принадлежал, таким образом, к низшему из четырёх сословий. Общественная мысль часто определяла ремесленников и торговцев как «горожан», фактически превращая четырёхчленное деление общества в трёхчастное. По всей вероятности, это объясняется тем, что ремесленнмки зачастую выступали одновременно и в роли торговцев своими изделиями. Горожане не имели самурайской спеси, их обыкновения не были столь регламентированы, а мнения — не столь ригидны.