Поучение в радости. Мешок премудростей горожанину в помощь - [3]

В начале существования сёгуната Токугава глобальная задача по реформированию социума состояла в том, чтобы безболезненно для общества вернуть к мирной жизни многочисленных малообразованных и склонных к конфликтам самураев, которые смогли бы нести на себе управленческое бремя, учить и лечить. А для этого следовало приобщить их к книжным знаниям. В соответствии с установками китайского конфуцианства, в период Токугава стратификация общества предполагала четыре основных сословия: конфуцианские учёные, крестьяне, ремесленники, горожане. Учёные обозначались словом «си» 士, в Японии под ними стали пониматься воины-буси 武士, хотя конфуцианская доктрина отнюдь не предполагала наличия класса воинов-управленцев. В Японии, однако, между воином и управленцем был поставлен знак равенства. Поощряя конфуцианство, сёгунат в то же самое время игнорировал то обстоятельство, что сам Конфуций предпочитал в качестве основных принципов управления и социального мира музыку, ритуал и книжную образованность, а не воинские доблести и умения, которые продолжали культивироваться среди самурайского сословия, хотя радикальные сторонники «пути воина» (бусидо 武士道) постоянно твердили о деградации воинского духа.

Поощрение конфуцианцев властями привело к увеличению их сторонников на всех уровнях общества, что свидетельствует о его податливости по отношению к сигналам, посылаемым властью. Так, помимо княжеских школ, получили широкое распространение и школы для простонародья, в которых тоже учили азам конфуцианства. По всей стране бродили проповедники конфуцианских ценностей, которые, не отвлекаясь на философские тонкости, выступали перед горожанами и крестьянами, транслируя базовые ценности конфуцианства: уважение к родителям, старшим по возрасту и положению, поддержание порядка и добрососедства, удовлетворённость своей долей[11]. Князья же имели обыкновение награждать своих подданных за соблюдение сыновней почтительности, честность, лояльность, многодетность, трудовые успехи в сельском хозяйстве.

Усвоение китайских учений происходило в Японии с большим разбором. Так, ещё в древности была отвергнута основополагающая идея китайской политической философии — «приказ (мандат) Неба», согласно которой правящая династия подлежит смене ввиду неизбежной утраты запаса добродетельности (кит. дэ, яп. току). Точно так же фактически отказались тогда и от другого важнейшего социального принципа конфуцианства — меритократии, так что конкурсные экзамены на замещение чиновничьих должностей не получили в Японии распространения, все сколько-нибудь значимые должности являлись наследственными. Сёгунат Токугава воспринял эти установки, и, несмотря на правительственную поддержку конфуцианства, сами конфуцианские учёные обычно происходили из семей среднего и даже низкого статуса и не имели шансов на занятие высоких должностей. Среди учёных было много горожан, то есть представителей той социальной страты, которая, согласно официальному пониманию общественной иерархии, находилась ниже самураев и крестьян.

Отказ от концепции «приказа Неба» и меритократического принципа произошёл в Японии еще в VIII-IX вв.[12] Таким образом, повторное заимствование конфуцианства при Токугава имело своим источником не только Китай, но и древнюю Японию, которую олицетворял императорский двор в Киото.

Несмотря на избирательность, проявленную при заимствовании конфуцианства, именно понятийный аппарат конфуцианства являлся, наряду с «путём самурая», основной идеологической опорой режима. Но если бусидо фрагментировал общество, ибо только рожденный самураем мог практиковать «путь воина», то конфуцианство служило «скрепой» для всего социума.

Каковы же были причины того, что буддизм стал терять свои позиции при Токугава? В глазах правящей элиты он сильно скомпрометировал себя. Находясь всё время под покровительством государства, буддийская церковь создала в результате свои собственные мощные и богатые институты, огромные монастыри выступали в качестве самостоятельной силы, принимали активное участие в политической и военной борьбе во время эпохи усобиц. В связи с этим новая власть сделала всё возможное, чтобы уменьшить влиятельность буддийской церкви, лишить её самостоятельности, сделать подчинённой частью государственного организма. Бродячие проповедники конфуцианства не встречали препятствия со стороны властей, монахам же не разрешалась вести проповедь вне пределов своих храмов.

Охлаждение по отношению к буддизму объяснялось не только чисто политическими обстоятельствами. Многие первые приверженцы неоконфуцианства были изначально дзэнскими монахами (Фудзивара Сэйка, 1561—1619; Судзуки Сёсан, 1579—1655; Ямадзаки Ансай, 1618—1682), привычными к рассуждениям на самые разные темы[13]. Они хорошо знали «слабые» места буддийского вероучения и внесли свой вклад в его дискредитацию. Конфуцианцы сочиняли диалоги, в которых полемизировали с буддистами и всегда, естественно, выходили победителями в споре. В древней Японии самым известным текстом, действующие лица которого препираются по поводу того, какое вероучение лучше, было сочинение знаменитого и прикормленного властью буддийского монаха Кукая (774—835) под названием «Три учения указывают и направляют» («Санго сиики»), где описан спор трёх воображаемых оппонентов, представляющих буддизм, конфуцианство и даосизм