Потребитель - [10]
Я лежу в кровати укрытый: выглаженное влажное стеганое покрывало, коричневое шерстяное одеяло, смятые тряпки, пересыпанные крошками и огрызками конфет. Запах тлена окутывает мое тело, изолируя меня от окружающего. Моя голова торчит из-под покровов, похожая на отрезанную свиную голову на подушке. Свет выключен, темнота черна и непроницаема, плотность жары и вони сгущают ее еще сильнее. Но телевизор включен всегда — он посылает световой тоннель, высверливающий путь сквозь тьму ко мне, вспыхивая призрачными тенями, показывая мне бесконечные чудеса вселенной. Я чувствую, как сообщаюсь отсюда, из своей норы, с каждым. Я — частица безграничного сознания. Мои огромные глаза, будто отшлифованные камни, вправленные в упругую плоть свиньи, алчно фиксируют взгляд на фанфаронских картинках экрана. По-моему, ни одна не относится к чему-либо за пределами ее самой: она существует, созданная светом. «Лицо человека», к примеру, не является лицом человека, — это дискретная форма со своей жизнью, эманируемая и непрерывно преобразуемая светом. Я не осознаю себя, когда смотрю на это. Я боюсь шевельнуться, потому что не хочу нарушать равновесия. Я довел себя до потери контроля над собой, но все же сохраняю способность осознавать потерю контроля и извлекать из нее удовольствие, похожее на тянущуюся перед оргазмом секунду. Я вижу свою душу, зависшую передо мной в потоке света и цвета над косной материей моего тела. Это ожившее облако, туча демонических насекомых, дурной запах изо рта, ставший видимым. Оно всасывается само в себя, как вещество из света, исчезающее в водовороте черной дыры. Оно соскальзывает в сток где-то за эфиром — отвратительный обрюзгший белый зародыш с ненасытными потребностями.
Я таю, холм жира на жаре. Жир свисает с моего тела огромными пластами, и они двигаются с каждым вдохом, словно тектонические плиты земли, отзывающиеся на подземные толчки. Мои глаза не мигают. Они вбирают в себя все, но также и отражают все, как черные зеркала. Мое дыхание — действие намеренное. Если я не сосредоточусь, я задохнусь. Я чувствую все. Тонкий слой пота, покрывающий мое тело, служит повышению электропроводности. Я — амебная, вялая версия чудовища Франкенштейна, вывалянная в собственной вязкой грязи, втягивающая воющий хаос Вселенной в себя, движимая им, подобно чувствующему трупу, одержимому жаждой мести. Я голоден, как ленточный червь в моей черной мерцающей комнате-желудке.
Фигура тени на стене отрезает голову маленького мальчика. Огромный призрачный убийца держит голову, будто викинг, выставляющий на обозрение военный трофей. Он раскачивает голову над собой, держа ее за волосы. Тень и кровь разлетаются в воздухе черным вихрем. Пригоршня мозгов мальчика падает мне на лицо теплым творогом. На экране телевизора — крупный план глаза, выпученного от страха, будто рыбий. Лоснящийся от масла жеребец приседает на тренажере «Солофлекс», вскрывает себя неправдоподобно заточенным и сверкающим кухонным ножом, перебрасывает свои болтающиеся кишки через плечо, как трансвестит, прогуливающийся в норковом боа, и направляется прямиком в школьный класс, где полно обнаженных и вымазанных дерьмом детишек, которые пожирают его и кровавом торнадо острых, как бритва, зубов. Их, визжащих и тявкающих, будто свора собак на поводках, уводит учительница, одетая в неоново-желтые трико и пурпурные туфли на высоких каблуках, и кожа у нее жесткая и гладкая — явно как у человека, который сам разминается в спортзале по шесть часов в день.
Завтра мне надо выйти и купить чистящие средства, дезинфектанты, резиновые перчатки. Здесь повсюду кровь и дерьмо. Пролежни мои болят. Я воняю. У меня невротический страх: вдруг сердце разорвется в моей груди. Кровать прогнила по центру, так что мой зад тонет в живом водовороте дряни, тайном ходе в другое измерение, где все гниет вечно. Я не решаюсь заглядывать под кровать. Что за ужасные формы жизни плодятся там и глядят снизу на мой отвратительный белый шар?
Моя кровать, клубящийся паром саркофаг в тусклом языческом склепе, установлена в центре комнаты. Телевизор стоит на подставке у меня в ногах, омывая мой распухший запеленатый живой труп голубым эфирным свечением. Слева стена сплошь покрыта высушенными роговыми оболочками тараканов. Каждый раз, поймав одного (а их тысячи, миллионы в стенах, под полом, в потолке — я слышу сквозь сон, как они колышутся морскими волнами), я высушиваю его в печке на медленном огне и прикалываю к стене. Стена отблескивает в мерцающем свете глянцем их брони. Я прикалывал их примитивными спиралями, образующих карту космоса, ландшафты, звезды, иззубренные молнии, черепа, ножи, толстые гермафродитные символы плодородия. Эти дизайны трудно различить из-за того, что все выдержано в одной и той же цветовой гамме — коричневым по коричневому, — но если присмотреться, они тут. Я созерцаю стену часами, как мандалу. Танцующие отблески телевизора придают деталям этого настенного бисера оттенок чего-то грандиозного. Я воображаю, что попал в пещеру под кладбищем джунглей, изучаю, охваченный священным ужасом, первобытную африканскую наскальную живопись, холодную и прекрасно сохранившуюся в малярийной влажности. Поворачивая голову вправо, я вижу созданную мной стену, которая регистрирует время. Это захоронение свидетельств поступательного прогресса моего владычества здесь, на земле. Я надеюсь, что кто-нибудь однажды найдет его, и годы уйдут на то, чтобы расшифровать код. В более приземленном плане эта стена отражает и сексуальные фантазии, время от времени возникающие у меня в голове, случайные столкновения образов, порожденных телевидением, которыми я пользуюсь, как букварем, чтобы запустить цепочку химических реакций в кляксе моего тела.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Книга? Какая еще книга?Одна из причин всей затеи — распространение (на нескольких языках) идиотских книг якобы про гениального музыканта XX века Фрэнка Винсента Заппу (1940–1993).«Я подумал, — писал он, — что где-нибудь должна появиться хотя бы одна книга, в которой будет что-то настоящее. Только учтите, пожалуйста: данная книга не претендует на то, чтобы стать какой-нибудь «полной» изустной историей. Ее надлежит потреблять только в качестве легкого чтива».«Эта книга должна быть в каждом доме» — убеждена газета «Нью-Йорк пост».Поздравляем — теперь она есть и у вас.
Ричард Фаринья (1937 — 1968) — выдающийся американский фолксингер XX века, вошедший в пантеон славы рок-н-ролла вместе с Бобом Диланом и Джоан Баэз, друг Томаса Пинчона и ученик Владимира Набокова.Ричард Фаринья разбился на мотоцикле через два дня после выхода в свет своего единственного романа. `Если очень долго падать, можно выбраться наверх` — психоделическая классика взрывных 60-х годов, тонкая и детально прописанная комическая панорама смутного времени между битниками и хиппи, жуткая одиссея Винни-Пуха в поисках Святого Грааля.
Генри Роллинз – бескомпромиссный бунтарь современного рока, лидер двух культовых групп «Черный флаг» (1977-1986) и «Роллинз Бэнд», вошедших в мировую историю популярной музыки. Генри Роллинз – издатель и друг Хьюберта Селби, Уильяма Берроуза, Ника Кейва и Генри Миллера. Генри Роллинз – поэт и прозаик, чьи рассказы, стихи и дневники на границе реальности и воображения бьют читателя наповал и не оставляют равнодушным никого. Генри Роллинз – музыка, голос, реальная сила. Его любят, ненавидят и слушают во всем мире.
Летом 1958 года Великобританию лихорадит: «рассерженные» уже успокоились, «тедди-бои» выродились в уличных хулиганов, но появилось новое и загадочное молодежное движение — «Моды». Лондон потрясают расовые беспорядки, Лондон свингует, Лондон ждет пришествия «Битлов». Если что-то и повлияло на дальнейшее развитие британской рок-музыки — так это именно лето 1958 года...«Абсолютные новички» — эпохальный роман о Великой Рок-н-ролльной эпохе. Эпохе «тедди бойз» и, что главное, «модов» — молодых пижонов, одетых в узкие брюки и однотонные пиджаки, стриженных «горшком» и рассекающих на мотороллерах, предпочитающих безалкогольные напитки и утонченный джаз.