Потому что люблю - [8]

Благо времени для чтения было предостаточно. Напряжение, связанное с боевой жизнью, резко упало, а новый, мирный ритм вырабатывался медленно, в трудах.

Пробовали заниматься по программе авиационных училищ, но у опытных боевых летчиков эти упражнения вызывали добродушные улыбки: в воздухе они играючи выполняли весь комплекс фигур высшего пилотажа, а им — подготовительные упражнения.

С большим желанием летали на парные бои. Уж тут отводили душу. А возвращаясь на землю, подолгу и горячо доказывали друг другу, кто кого и сколько раз «сбивал».

Вскоре полк получил приказ готовиться к перелету на место постоянной дислокации в Межгорск. Разговоры о демобилизации поутихли. Новый приказ гласил, что после возвращения на Родину летчикам и техникам будут предоставлены краткосрочные отпуска.

К началу июля полк перебазировался в Межгорск. Для летного состава выделили в городе несколько квартир, но холостяки отказались от них с веселым удивлением: «Что там делать?»

— Не хочешь обзавестись квартирой? — спросил однажды капитан Сирота Виктора Гая.

Спросил так, между прочим, за обедом, будучи уверенным, что тот откажется, как и все.

— Сколько комнат? — Виктор Гай с плутоватым взглядом ждал ответа.

— Хоть три.

— Годится. Когда можно занимать?

— Хоть сегодня.

Он был уверен, что Виктор Гай ломает комедию.

— Сегодня и займу. Давай адрес, командир…

— Всерьез, что ли?

— Всерьез.

Сирота извлек из нагрудного кармана замусоленный блокнот, полистал его и назвал адрес.

— А ключи у соседей по этажу.

Во второй половине дня Виктор Гай надел суконную гимнастерку со всеми орденами и медалями, с золотыми погонами, надраил хромовые сапоги, пряжку на ремне и на полковом «виллисе» укатил в город.

Разбитая дорога швыряла маленькую машину то в стороны, то вверх, из-под колес с шипением вылетали круглые голыши, шофер чертыхался и крыл матом фашистскую гадину, которая испоганила дорогу, а Виктора Гая забавляло, что шофер беззлобно ругается, что ухабы дорожные не дают расслабиться и заставляют быть все время начеку. Он крепко держался за какой-то металлический выступ и легко балансировал при каждом толчке. В кузове звякали разные железки, на груди у Виктора Гая тонко позванивали ордена и медали.

Ощущение своей силы, солнце и встречный ветер, улыбающиеся прохожие — все это каким-то необъяснимым восторгом наполняло грудь. Виктор Гай силился и не мог понять, что с ним происходит. На одном из поворотов он увидел стоящую на подоконнике раскрытого окна голенастую девушку. Подымаясь на цыпочки, она соскабливала с верхних стекол приклеенные крест-накрест бумажные ленты.

Заметив на себе взгляд летчика, девушка стыдливо прикрыла ноги и улыбнулась. Виктор помахал ей фуражкой — и вдруг с поразительной ясностью понял: конец войне проклятой, смерть уже не подстерегает людей на каждом шагу, он живой и здоровый, а впереди все — и учеба, и небо, без которого он жизнь свою не представлял, и любовь… Конечно, будет и любовь. Вот только он разыщет жену и сына Федора Садко, перевезет их в Межгорск, в эту трехкомнатную квартиру, и тогда у него найдется достаточно времени для всего — и для учебы, и для всяких сердечных фиглей-миглей. Надо только научиться танцевать. На танцах знакомства получаются как дважды два. Главное, что война окончилась, что его, Виктора Гая, она пощадила.

Виктор Гай еще не знал тогда, что война не кончается в день подписания акта о капитуляции, что она на протяжении многих лет калечит судьбы людские, ранит сердца и души. Он и не мог знать этого, потому что был молод и, сделав для себя неожиданное открытие о наступившем мире, прочно поверил в будущее, поверил, что стрелка его барометра всегда будет стоять только на «ясно».

Он не огорчился, что в его трехкомнатной квартире ободраны стены и большинство стекол в рамах заменены кусками растрескавшейся фанеры. Что почти развалились печки и не было никакой мебели, кроме брошенного кем-то на кухне старого, изъеденного жучком-древоточцем шкафчика. Главное не в этом…

На следующий день они пришли сюда с Пантелеем. Осмотрев все закоулки, подвал и чердак, Пантелей деловито почесал затылок.

— Ремонт я со своими механиками сделаю в два дня. Ты не узнаешь эту стоянку. Насчет остального — провентилируем… Приезжай послезавтра утречком…

Но послезавтра утречком не вышло. Виктора Гая вызвал командир полка. Обычно суровый и всегда чем-нибудь недовольный, в этот раз он торжественно улыбался и встретил лейтенанта не сидя за столом, а у самой двери. В его кабинете были капитан Сирота, оба заместителя и три совсем молодых летчика в новеньком обмундировании, младшие лейтенанты.

— Ну вот что, старший лейтенант Гай, — загремел на весь кабинет своим необъятным басом командир полка.

— Лейтенант, товарищ майор, — попытался поправить его Виктор Гай.

— Не перебивать! Если командир полка говорит «старший», значит — «старший». Так вот, старший лейтенант Гай, принимайте звено. — Он сделал широкий жест в сторону младших лейтенантов. — Все они из училища, подготовлены теоретически отлично. Пороху, правда, не нюхали, но это не беда. Вы их научите всему, что сами умеете. Ясно?