Потому что люблю - [30]

Это было зрелое решение. В боевых условиях подобная ситуация могла бы принести успех — не всегда первая атака достигает цели, и особенно если летит несколько самолетов противника. Иванов предлагал свою помощь для вывода на цель другого перехватчика.

А сегодня, в ходе учебы, этого, видите ли, почему-то делать нельзя. Провел атаку — изволь быстрее возвращаться на землю.

У Сироты на этот счет было свое мнение: в первую очередь безопасность полетов, а уж затем все остальное. И Виктор Гай понимал его: если погибнет человек из-за каких-то новаций, командиру не простят ни сослуживцы, ни начальники, ни родные и близкие погибшего. Но, прикрываясь безопасностью, упрощать обучение тоже недопустимо. Перехватить и уничтожить современную цель, которая будет маневрировать по высоте и направлению, применять помехи — дело необыкновенно сложное. Это по плечу только летчику с большим запасом опыта, думающему мастеру воздушного боя. А настоящее мастерство с потолка не возьмешь. Его можно заполучить только тогда, если каждый учебный перехват будет проводиться без упрощений, на полном серьезе.

— Рассуждать обо всем этом и я мастак, — сказал Сирота. — Только ты не хуже меня знаешь, что в воздухе нынче так же тесно, как и на улицах города. Не очень-то развернешься. Кроме того, есть директива главкома ВВС на новый учебный год. Ее надо выполнять. Указания командующего по безаварийности. Нельзя сбросить со счетов и оргвыводы после катастрофы у соседей. Да и маршруты для перехватов определены нам сверху. Ты бы лучше конкретное что-нибудь предложил.

— Затем и пришел.

— Вот оно что… — Сирота помешал в своей чашке ложечкой. Круто запахло кофе. — Очень даже интересно.

— В воздухе тесно, я знаю. Вместе с тем наши зоны дают нам возможность для маневра. Почему бы нам не попробовать на следующих полетах такой вариант: перехватчиком руководит один штурман-наведенец, а самолетом-целью — другой? Ведь штурману сейчас навести на цель перехватчик не сложнее, чем свести две свои руки. А разве настоящий противник представит заранее наведенцу схему своего полета? Надо, чтобы наведенец поломал голову над этой схемой да такой маневр с перехватчиком заложил, чтобы «противнику» некуда было вывернуться. Если же наведенец «противника» не будет подыгрывать перехватчику, наши летчики начнут всерьез думать…

Виктор Гай не притронулся к чашке с кофе. Он ходил вокруг столика и кресла, в котором насупленно молчал Сирота, и после каждой фразы поворачивался к нему, делал паузу и на мгновение замирал.

— А что у нас с оценкой выходит?.. За каждый перехват летчик-истребитель получает то, что заслужил. Как правило — пятерки. Все это хорошо. Балл стимулирует активность. А почему мы не ставим оценки тем, кто подыгрывает за «противника»? Вот давай введем оценки этим «противникам», и ты увидишь — ни один из них не захочет запросто подставлять себя под прицел перехватчика. Он начнет действовать так, как требует логика настоящего боя… В пехоте во время учений ставят оценки и обороняющимся, и наступающим. Почему мы ставим оценки только за маршрут? Ведь надо и тактику оценивать.

— Все это не в моей власти, — сказал после долгого молчания Сирота. — Все надо согласовать в верхах. У нас есть документы, которые мы не имеем права переступать.

— Давайте будем согласовывать, — настаивал Виктор Гай.

Сирота еще помолчал. Потом тихо сказал с какой-то затаенной болью:

— Я ведь старше тебя. Правда, всего на пять лет, но все же старше. И учить-то, пожалуй, я тебя должен. А что получается?

— Извини. Не хотел тебя обидеть. Высказал свое мнение.

— Да я не об этом, — перебил его Сирота. — Я о другом. Не всегда понимаю, где я прав, а где нет. Или старею, или становлюсь плохим командиром. Скорее всего от первого идет второе.

— Просто у меня есть больше времени думать об этом.

— В конце месяца приедет к нам заместитель командующего. Вот с ним давай и потолкуем. Умный генерал. Сам летает здорово и к хорошим летчикам с уважением относится.

О Пантелее Виктор Гай заговорил без всякой дипломатии.

— По-свински мы с ним обошлись. Кто сумел тебя за горло взять, давно академии покончали. А он копается в самолетах, молчит — ну и бог с ним! Мне стыдно перед ним. Мужику тридцать восемь лет, а он старший лейтенант. Ну был бы какой недотепа, понятно, то ведь лучший техник в полку!

— А что ты предлагаешь?

— Опять я должен предлагать?.. Предложи ты, вместе подумаем.

Сирота встал, отнес на кухню чашки, убрал коробки с орденами и значками. Виктор Гай знал: если Сирота молчит и что-то делает, значит, он ищет ответ на поставленный вопрос. Он закурил трубку, распахнул окно. Комната наполнилась шумом городской улицы, высокими детскими голосами. Они всегда в это время трезвонили на бульваре.

— Не знаю, — сказал наконец Сирота. — Есть у нас в полку для него должность. Но не по Сеньке шапка. Инженер нужен. Техника не утвердят, сам понимаешь… Надо в дивизии прозондировать. Только там не будут вникать в психологию. Нет образования — значит, не перспективен. И весь разговор. Хотел я уже его в ТЭЧ полка начальником группы — кадровики зарезали…

Помолчав, он подвел черту всему разговору: