Потому что люблю - [13]

— Я вправду его жена, — еще более хриплым голосом добавила Надя. — Скажите, где он? С ним что-то случилось?

Виктор Гай наконец овладел собой.

— Вы знаете, как нам повезло. Мы уже вас погибшей считали. И случайно Ольгу встретили…

— Вы его давно видели?

— Сейчас все расскажем. — Пантелей взял ее за руку и провел к столу. — Вы садитесь, перекусите.

Надя присела на табуретку, развязала платочек, и оба офицера невольно задержали взгляд на ее темных кудряшках: они были густо припорошены сединой. Теперь, когда она села ближе к окну, Виктор Гай увидел возле глаз лучики морщин, а в плотно сложенных губах затаилась взрослая боль.

— Он живой?.. Только не надо меня обманывать. Я давно приготовилась к худшему.

— Он не вернулся на аэродром, — сказал Виктор Гай. — За несколько дней до конца войны… Если бы он погиб, мы бы знали. Я уверен, он живой. И найдется…

Надя молчала. Ее взгляд остановился где-то чуть пониже забитого наполовину фанерой окна, худенькие руки безвольно лежали на коленях.

Виктору Гаю захотелось как-то подбодрить ее, он шагнул вперед, легонько тронул Надю за плечи — они были узкие и худые, и сказал страстно, словно убеждал не ее, а себя:

— Человек не иголка, вот увидите — все будет хорошо. Он найдется, Надя. Мы с ним в таких переплетах бывали, и все кончалось нормально. — Он снова увидел ее мужские, перевязанные шпагатом старые ботинки. — Федор — мой друг, и мы не оставим вас в беде. Все будет хорошо.

— И не написал никто ничего, — со скрытой обидой прошептала она. — А я уже чуяла беду…

Виктор Гай рассказал, что в домоуправлении ее считают погибшей, что там есть письмо о том, что Федор Садко пропал без вести.

— Я и так знала, что пропал… Иначе написал бы… Он так часто писал… И письма все пропали в том доме… Андрейка спрашивает, а я…

Ее губы дрогнули, и она замолчала, плотно сжав их. За окном, натужно воя моторами, прошла колонна грузовиков. Они подняли плотное облако пыли. В комнате запахло пеплом и битым кирпичом.

Виктор Гай раскурил потухшую трубку.

— Мы вас с Андрюшкой заберем к себе, — сказал он.

Надя будто не услышала этих слов. Или их смысл не сразу дошел до нее, или ей хотелось обдумать что-то, чтобы ответить, но со стороны казалось, что она не услышала сказанного. И Виктор Гай торопливо выложил все, что давно заготовил для этого разговора.

— Квартира у нас на все сто, не то что эта дыра. Три комнаты, кухня. И все бесплатно. Паек летный будете получать. Школа рядом. Мы уедем прямо сегодня. Пантелей сейчас за билетами, а мы с вами за Андрюхой. Сколько вам на сборы надо времени?

Не поднимая головы, она вдруг сказала тихо, но очень твердо:

— Да нет, я никуда не поеду. Спасибо.

— Как не поедете? — не понял Пантелей.

— Не выдумывайте, — мягко упрекнул Виктор Гай. — Мы с Федором еще давно договорились — если что, помогать… Дело это решенное. А вы…

— Пожалуйста, не обижайтесь, но я не могу с вами… Мы уж как-нибудь выгребемся… Федя будет нас здесь искать. Я не могу.

— Во-первых, когда Федор найдется, он в первую очередь заявится в свой полк…

— А во-вторых, — перебил Пантелей, — вы не выгребетесь. И себя загубите, и мальчика. Голод не тетка. Зараза всякая, крысы бегают…

Вошла Ольга. Наверное, тоже отпросилась с работы. Увидев ее, Надя вдруг всхлипнула и, уже не скрывая обиды, спросила:

— Ну что, что вам от меня надо? Ну что вы пристали? Одна я здесь такая, да? — И заплакала.

Ольга быстро подбежала к ней, обняла, окинула растерявшихся офицеров холодным взглядом.

— Ты что, Надюшка, а? Что им от тебя надо, а?..

Она гладила Надину голову, словно это была ее дочь или младшенькая сестричка.

— Не надо, Надюшка, не надо. Возьми себя в руки. Ты же никогда не плакала, уймись. Что они хотят?.. — Глянула на Пантелея, на Гая. — Что вам от нее надо? Ну?

— У нас там трехкомнатная квартира, паек летный ей выделили, будет жить как у Христа за пазухой. Все бесплатно, — Пантелей говорил растерянно, не зная, куда деть руки.

— И Федор меня просил, — добавил Виктор Гай. — Говорил: «Если что — сына поставь на ноги». И я пообещал… А она в слезы…

— Правда, Надюшка? — В голосе Ольги уже звенели совсем другие нотки — казалось, она вот-вот прыснет смехом. — Правда, да? — Она вдруг подолом своей юбки вытерла Наде нос. Жест был настолько неожиданным и трогательным, что Виктор Гай с большим трудом удержался от улыбки.

— Только поэтому ты и плачешь, да? — допытывалась Ольга. Надя кивнула головой. — Вот дурочка! Мне бы такое горе. — И, повернувшись к Виктору Гаю, заверила: — Поедет, поедет. Это она от радости растерялась. Поедет.

Надя отвела Олины руки.

— Что ты за меня решаешь?

— Поедет она, — тем же тоном сказала Ольга. Только теперь она уже глядела Наде в лицо. — Еще как поедет!

— Никуда я не поеду.

Это было сказано так твердо, что Ольга взорвалась:

— Псих необразованный! Думаешь, что языком мелешь? — Повернулась к Виктору Гаю, к Пантелею: — Выйдите за дверь, мы поговорим с глазу, на глаз.

Гай и Пантелей торопливо вышли, прикрыли скрипнувшую дверь. И сразу же четко услышали Ольгины слова:

— Надька, родненькая, ты не представляешь, как тебе повезло. Это ж летчики! Они тебя на руках носить будут. У них денег — девать некуда! Будешь и одета и накормлена. И Андрейка у них будет, как сыр в масле. Что ты себе думаешь? Дура ты набитая. Замуж выйдешь.