Потому что красивый - [25]

Рядом с дорогой находится теннисный корт. Играет пара. Он высокий загорелый, смуглый и красивый малый; она очаровательная платиновая блондинка, тоже загорелая и с ногами, которые я рекомендовал бы вам для постельных вечеринок. На ней юбчонка, которую задирает ветерок, открывая, таким образом, задок, обеспечивший бы вам изумительный отпуск, если бы даже непрерывно шли проливные дожди. Время от времени парочка оказывается у сетки, подбирая мячи, и обмениваясь жадными чмоканиями.

Думаю, что речь идет о дочери и зяте мадам Нино-Кламар. Наверное, молодожены.

Я не принимаю решения, о, нет: оно меня принимает. Оно овладевает мной раньше, чем я даже думаю о нем. В таких случаях надо все пустить на самотек. За тебя работает твое нутро. Доверься ему, приятель! Повинуйся ему! Оно выведет тебя на дорогу успеха, потому что у него нюх.

Вынимаю мой швейцарский нож на сорок восемь предметов и освобождаю малое садовое лезвие. Настоящий маленький друид! Закуриваю сигарету для большего эффекта! И напеваю «Друид» Шуберта. С ножом на соседнем сиденье преодолеваю подъем на средней скорости.

«Фольк» погромыхивает, как колье негритянки, и дает выхлоп сильнее, чем осел на манеже.

Сантонио напряжен в ожидании. Глаз, как у прорицателя. Спуск снят с предохранителя.

Бросаю взгляд на зеленую сетку, ограждающую корт. На него ведет петлеобразная грунтовка, пыльная, как рахат-лукум. Справа напротив площадки большущий эвкалипт со вздутым стволом. Вот то, что мне прекрасно подходит.

Немного ускоряюсь. За два метра до дерева резко торможу, провоцируя безобразное боковое скольжение. Происходит то, что задумано: моя божья коровка впиливается боком в дерево. Даже ослабленный удар есть удар, и хотя, вцепившись крепко в руль, я был к этому готов, все равно в глазах заплясали тридцать четыре овечки.

При всем при том, что я держал скорость не более пятидесяти. И после этого спрашивается, как можно уцелеть в боинге, который вмазывается на тысяче в час в склон горы!

Открываю дверцу, не забывая схватить режик, который валяется на полу. Делаю два шага к корме машины, где, обрушиваясь на землю, изображаю фраера без сознания. Втыкаю садовое лезвие в шину! Она выпускает свою ранимую душу. Прощай «мишелен», здравствуй «данлоп»! Последний вздох! Я прячу ножичек в покет.

Теперь надо немного подождать. Будьте милосердны, дамы-господа! Ракетное тап-тап замолкает. Слышу восклицания. И звук двойных шагов по дорожке. Время прийти в себя, Сан-А! Встаю на колени. Весь в пыли. Правая скула саднит. И кровоточит, в чем я убеждаюсь, потрогав ее. Немного размазываю мою французскую кровь по лицу. Изображаю оглушенного.

Два теннисиста появляются бегом. Боже, как красива эта женщина! Вблизи она феерична! Малый, который ее пользует, не имеет права сохранять ее исключительно для себя. Это аморально! Преступление против любви! Начнем с того, что я этого не хочу! Я должен в этом участвовать тоже. Чтобы ее просексславлять, как говорят при эстетической литургии. Я настаиваю! Мне нужно!

— Он ранен! — восклицает изумительное создание на испанском, оттененном американским акцентом.

— Это не очень серьезно, — бормочу я (на английском). — Заднее колесо лопнуло. Ничего удивительного, видите, какую машину мне удалось раздобыть. С этой урной трудно участвовать в ралли Монте-Карло, не так ли?

Если бы знал, пригнал бы кораблем мой «ролле». Во всяком случае, спасибо за проявленную заботу. Очень жаль, что прервал вашу игру. Так же как сигара, зажженная вновь, теряет свой вкус, прерванный теннисный матч утрачивает азарт…

Прислушиваюсь к себе, говорящему.

Призываю себя.

«Давай, приятель! Накаляй! Накаляй, Тонио! Надо их охмурить. Кваканьем. Обаянием! Ничего не забудь. Заходи со всех сторон! Ты богач на отдыхе! Пресыщенный красивый мужик! Добрый! Странный! Душа компании! Соблазнительный! Храбрый! Не забудь небрежный жест тыльной стороной ладони, чтобы смахнуть кровь, которой ты писаешь в жилетку. Это твой единственный шанс. Пролетишь, никогда больше не сможешь повторить. Все до кучи, приятель! Надо их покорить, брат мой! Вывали все резервы! Ускоряйся!»

Я обволакиваю колдовскую блондинку взглядом, который пленит святую деву, включаю весь мой соблазнительский потенциал. Взглядом объясняю ей мои сексманеры. Рассказываю, как я умею это делать. Открываю головокружительные похотливые горизонты. Изображаю ей кролика-попрыгунчика, перекрученный шнурок, демоническую свечку, фантастического трубочиста. Объясняю ей треугольный кис-кис. Обещаю бурное течение в узком проливе. Рассказываю, как Содом встретил Гоморру и как они сделали, чтобы иметь дочерей Лота (по-американски) вместе! Даю полным залпом! И обещаю еще кое-что сверх!

Вижу правым уголком левого зрачка, что она перехватывает послание. Принимает меня десять из десяти.

— Посмотрите, что мне подсунули внаем, — указываю я в экзальтации на «фольк». — Они это называют авто! Самое интересное, что они так и думают. Такое не примут даже на автомобильное кладбище. В общем, хоть я и ранен, но оно, оно точно мертво! Это меня утешает. Нанеся ему последний удар, я наверняка спас тем самым множество жизней! Оле! Смерть чудовищу! Если господин Фольксваген увидит это, он проглотит железный крест своего деда! Надо оторвать эмблему. Стыдно! Германия не заслуживает такого позора! Она, бедная, уже и так настрадалась со всеми этими нашествиями и реэволюциями. Вот и сделано. Теперь каркас анонимен! Старая безымянная машина древних времен. С ума я сошел, приехав на Тенерифе без автомобиля. Да у меня их четырнадцать!