Потому что красивый - [23]

— Ладно! А ты какую кассу брать будешь?

— Попробую достать приглашение на один многообещающий вечер. Расскажу, когда придет время.

После этих энергичных слов возвращаюсь в свои апартаменты произнести утренние приветствия своему мирку и принять добрый душ, сначала кипящий, потом ледяной. Холодные и горячие закуски, а?

Она гремит, как кастрюля, эта проклятая лоханка, которую подпольная контора (у легальных уже не было ничего) вручила мне за заоблачную цену.

Речь идет о ветхом «фольксвагене», который неизвестно почему еще двигается и неизвестно, утратит ли он эту привычку с минуты на минуту, равно как и свои последние болты. Возьмите стаю бродячих собак. Привяжите к хвосту каждой гирлянду пустых консервных банок, шуганите и получите представление о движении моего экипажа.

Заметьте, никто даже не оборачивается. Такого старого металлолома на Тенерифе полно. Железное, астматическое, умирающее, лысошинное, потухшесвечное, рубашкоразорванное старье еще стрекочет ни шатко ни валко на пыльных дорогах, обсаженных бананами.

Напоминает старые молотилки, которые тарахтели на наших ригах после сбора урожая, вокруг которых ошивались все детишки в праздничной атмосфере извлечения зерна.

У моего «фолька» не получается гордого аллюра. Он воняет перегретым маслом, железом, заплесневелой тканью, гниющей резиной. Издает запах сапог канализационного рабочего и больного котельщика, вот!

Следую цветущей дорогой, змеящейся по долине Оротава. В кюветах цветут великолепные красные цветы. Не помню названия, да и не в том суть. Все, что могу сообщить, они стоят уйму денег в наших цветочных магазинах, а здесь как сорная трава. Вот так мир и страдает от плохого распределения даров. Потому что несправедливо, что в Дании не знают, где уж и приткнуться, так легко тамошние душечки укладываются, в то время как в некоторых забытых уголках мужчины и женщины вынуждены обходиться собственными ручонками, ибо они, одни и другие, так жутко одиноки. Проезжаю несколько бедняцких деревушек с кубическими домиками из необработанного песчаника. Раскрытые ставни, занавески из нанизанных на нити раковин в дверях… Микровиноградник у порога. Тазы с водой на ступеньках. Детишки. Старые велосипеды. И радость. Много простой радости. Ах! Радость бедняков, какое счастье!

Рулю дальше, задыхаясь от вони своего спортивного «седана» (ибо рулить, сидя внутри его, — это уж точно спорт).

Вскоре дорога превращается в автотропу, проложенную в черных скалах… Следую по ней несколько километров и затем вижу указатель «Гольф». На первой петле покидаю голубую автодорогу и ныряю в море бананов, огромных подобно старым грушевым деревьям. На каждом растении висят одна или две грозди, еще зеленые в это время начала нового года, которые заканчиваются макушками в виде конского фаллоса. Проезжаю широкие поля, в сердце которых высятся красивые белые конструкции. Затем поместья, как и везде, где есть дикая природа. Приморские сосны борются за место с пальмовыми деревьями. Живые изгороди окружают симпатичные усадьбы для отдыха. Взору открываются зеленые газоны и хорошо ухоженные массивы цветов. Аллеи, засыпанные гравием; портики, где играют красивые дети, которым сделаны прививки БЦЖ.

Район зажиточный. Тачки на стоянках — сияющие «феррари» и «мерседесы», жирные, как немцы. Короче, я ползу по аристократической части острова. Впрочем, гольф — это говорит само за себя. В рабочих пригородах Парижа вы гольфа не найдете. Впрочем, как и в подобных пригородах других городов.

Делаю восьмерки, пересекая район в одном направлении, потом в противоположном, затем кручусь, верчусь и, наконец, полностью теряюсь. В противоположность Тирьям-Пампамам семейство Нино-Кламар не сообщает табличкой о своем местопребывании. Тогда я решительно удаляюсь в сторону моря и вкатываюсь в деревушку, на въезде в которую устроено чудесное кладбище автомобилей. Деревушка эта — одна улочка с церковью в центре и ангаром на краю, служащим киношкой по воскресеньям.

Сегодня воскресенье.

Афиша, преимущественно в желтых тонах, сообщает, что утром и вечером будет показана экстраординарная человеческая драма, самая трогательная история любви всех времен с несравненным психологическим напрягом. Называется (я переведу вам): «Наточи нож, Педро, и защищайся, час возмездия пробил».

Кусок жизни.

Клюква чистой воды. Остается только раздавить на зубе и сплюнуть шелуху!

Но клюква испанская, разумеется!

Останавливаю свою плюх-плюх около церкви. Песнопения первой мессы райски разносятся под солнцем. Деревня пахнет куриным пометом и плохо очищенными сточными трубами. Какой-то старик сидит на пороге церкви на таком же трясущемся стуле, как и он сам. У него густая и достаточно короткая борода, чтобы создать вид «плохо выбритых» складок кожи на шее. Старый ротозей, желтеющий под муаровым слоем влажности. Два остатка коренных зубов, между которыми течет струйка коричневой навозной жижи.

В довершение всего — озабоченный и отстраненный вид слабоумного, впавшего в детство, как у всех таких в любом уголке мира.

Приближаюсь к нему. Он смотрит на меня с опаской, будто размышляя, не собираюсь ли я вышибить из-под него стул или его последние зубы. Церемонное приветствие не очень успокаивает его.