Потомки - [63]

Шрифт
Интервал

— Вам не нужно полотенце? У вас мурашки на ногах.

Я смотрю на ноги миссис Спир. Они и в самом деле покрылись мурашками.

— Да, наверное, мне нужно вытереться. — говорит она.

— Я вам принесу, — говорит Скотти и бежит к сумке миссис Спир, а я смотрю на нее извиняющимся взглядом, но она кажется вполне довольной.

Она отходит подальше от воды и садится на сухой песок. Я иду за ней и сажусь рядом. Я смотрю на ее ноги, покрытые мурашками.

Скотти возвращается к нам и, укутав плечи миссис Спир полотенцем, садится рядом с ней и сообщает:

— Я тоже брею ноги.

Миссис Спир смотрит на ее ноги.

— Вау, — говорит она.

— Пришлось, потому что меня атаковала целая стая маленьких вояк. В смысле, португальских корабликов.

Эту историю она придумала для матери. Я сержусь на такое предательство. Как быстро она перестроилась, приспособилась к образу новой матери! Чтобы перенести любовь на другого человека, ей понадобился всего один день. Впрочем, таковы, наверное, все дети. Они не будут оплакивать нас так, как нам хотелось бы.

— И тебе пришлось побрить ноги? — спрашивает миссис Спир.

— Ага. Чтобы убрать яд.

— Вы снимаете коттедж? — спрашиваю я миссис Спир.

— Да, — отвечает она. — Муж приехал сюда работать, и мы решили заодно немного отдохнуть. Он знаком с владельцем, так что…

— Его зовут Хью.

— Верно.

Женщине приятно, что у нас появился общий знакомый.

— Это мой кузен, — говорю я.

— О, понятно. О! О’кей. В таком случае вы, вероятно, знаете моего мужа. Его зовут Брайан Спир.

Я смотрю на океан. Сид и Алекс спрыгивают с плота. Старший сын миссис Спир отплыл далеко от берега. Так можно и утонуть; он безуспешно борется с течением, пытаясь вернуться к берегу. Я мог бы ей все рассказать. Мог бы заставить страдать, как страдаю сам, у нас нашлись бы темы для разговора более серьезные, чем возраст наших детей. Мы могли бы поговорить, например, о любви и разбитом сердце, о началах и о концах.

— Нет, я не знаю вашего мужа, — говорю я.

— О! — говорит она. — А я подумала, что…

— Скотти, иди скажи мальчику, чтобы плыл боком к волне.

Скотти на удивление послушно встает и входит в воду.

Миссис Спир смотрит на сына, прикрыв глаза от солнца, затем встает.

— Что там такое? — спрашивает она.

— Все нормально. Просто здесь коварное течение. Ничего, Скотти ему поможет.

Женщина с тревогой смотрит на меня. Тревога явно читается у нее на лице. Она хочет, чтобы я помог. Жена Брайана хочет, чтобы я спас ее сына. Я не вижу лица мальчика, но знаю, что он сейчас чувствует. Он боится, не знает, что делать, он не может поверить в то, что происходит. Он жив. У него одно желание: назад, назад, просто вернуться на берег.

Мне не хочется лезть в воду.

— Я помогу ему.

— Спасибо, — говорит жена Брайана. — Вы очень добры.

31

Обедать я веду детей в «Тики». В ресторане царит полумрак, на стенах развешаны плетеные циновки. Этот ресторан всегда кажется закрытым, здесь нет определенных часов и дней работы. Барная стойка и столики покрыты грубой тканью из рафии, в волокнах которой застряли осколки кокосовой скорлупы. Обслуживают здесь медленно; вид у официантов такой, будто им все надоели. Еду готовят как бог на душу положит, к тому же на жиру. И не стоит трудиться над выбором, какую рыбу заказывать (запеченную, гриль или соте): все равно принесут ее в кляре. «Тики» — мой любимый ресторан на Кауаи. Сюда водил меня отец. Иногда после обеда он направлялся к видавшей виды барной стойке, а я сидел за столиком, слушал звуки укулеле и рисовал на бумажной скатерти. Теперь бумажных скатертей нет, непокрытые деревянные столешницы, и дети, чьи отцы сидят в баре, вырезают на них столовым ножом.

В «Тики» по-прежнему собирается клуб укулеле. Они и сегодня здесь — старые гавайцы, которые курят сигареты и подкрепляются в перерывах вареным арахисом. Детям здесь интересно, но я привел их еще и потому, что Хью заходит сюда каждый вечер пропустить перед обедом стаканчик коктейля. Я хочу порасспросить его о тех, кто снимает у него коттеджи. Заметив его возле барной стойки, я прошу девочек и Сида выбрать столик. Сид отодвигает стул для Скотти. Она садится и во все глаза смотрит на него, когда он придвигает ее к столу.

— Ты куда? — спрашивает меня Алекс.

— Хочу поздороваться со своим кузеном.

Взглянув в сторону бара, Алекс радостно восклицает:

— Дядя Хью!

Я внимательно смотрю ей в лицо, ожидая увидеть насмешливое выражение.

— Все шутишь?

— Вовсе нет, — отвечает она. — Я люблю дядю Хью.

— Что вдруг?

Алекс прищуривается.

— Просто он старый и смешной, — говорит она.

Я вижу спину Хью, его белые космы, широкие плечи и тощие ноги. Раньше я его боялся, наверное из-за высокого роста и острого ума, но проходят годы, и тот, кто раньше внушал тебе почтение и страх, становится просто «милым стариканом».

— О’кей, в таком случае закажи мне что-нибудь, все равно что. И пожалуйста, ведите себя прилично с официанткой. Говорите попроще. Не надо, знаете ли, по-английски.

Они кивают. Они все поняли. Сид выпрямляет спину и внимательно изучает меню, будто он глава дома.

Я подхожу к бару.

— Привет, кузен, — говорю я, появляясь рядом с ним.

— Э! — произносит он, слегка привстает, но тут же плюхается обратно на табурет.


Рекомендуем почитать
Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Стамбульский оракул

Дебютный роман Майкла Дэвида Лукаса увлекает читателя в волшебный мир старого Стамбула, где сказка и быль переплетаются, словно узор восточного ковра. Волшебная история маленькой Элеоноры разворачивается на фоне крушения могущественной в прошлом Османской империи. Политические интриги, тайные общества и двойные агенты — вот тог мир, частью которого оказывается одинокая девочка-сирота. На долю Элеоноры выпадают тяжкие испытания, ведь на ней лежит печать избранности, а значит, и непомерное бремя ответственности, которое она несет во исполнение старинного пророчества.


Опасный метод

Кристофер Хэмптон уже в восемнадцать лет заработал репутацию юного гения, написав пьесу, ставшую хитом лондонского Уэст-Энда. На его счету большое количество собственных пьес, а также переводы и адаптация таких классических шедевров, как «Дядя Ваня» Чехова, «Гедда Габлер» Ибсена и «Дон Жуан» Мольера. Его пьеса «Опасные связи» по роману Шодерло де Лакло была сыграна в Уэст-Энде более двух тысяч раз, а за экранизацию «Опасных связей» в постановке Стивена Фрирза он получил «Оскара» в номинации «Лучший адаптированный сценарий».


Идеальный официант

Ален Клод Зульцер — швейцарский писатель, пишущий на немецком языке, автор десяти романов, множества рассказов и эссе; в прошлом журналист и переводчик с французского. В 2008 году Зульцер опубликовал роман «Идеальный официант», удостоенный престижной французской премии «Медичи», лауреатами которой в разное время становились Умберто Эко, Милан Кундера, Хулио Кортасар, Филип Рот, Орхан Памук. Этот роман, уже переведенный более чем на десять языков, принес Зульцеру международное признание.«Идеальный официант» роман о любви длиною в жизнь, об утрате и предательстве, о чувстве, над которым не властны годы… Швейцария, 1966 год.


Белоснежка и Охотник

Совершенно новый взгляд на сказку, написанную братьями Гримм. Над Белоснежкой злые чары не властны. Желая уничтожить ненавистную соперницу, Королева отправляет Охотника, чтобы тот принес ей сердце самой прекрасной девушки на свете. Однако все идет совсем не так, как в книжке. Вместо того чтобы выполнить приказ, Охотник помогает Белоснежке бежать и влюбляется в нее. Грядет великая битва. Кто победит — Белоснежка или Королева? — тот и будет править.