Потом наступит тишина - [46]

— Отпусти его, — сказал он тихо, — пусть идет обедать.

Ребята уступили Михалу место на лавке, он сел между ними и почувствовал себя лучше. Осторожно поднял глаза, огляделся по сторонам, но никто, кажется, не обращал на него внимания.

Неподалеку он увидел генерала. Рядом с командиром дивизии стояли полковник Крыцкий и майор Свентовец.

3

Под вечер Маченгу вызвал дежурный по батальону.

— К вам гости, — улыбнулся он.

Михал побрел к проходной, еле волоча ноги, будто к ним привязали по гире. Он знал, кто ждет его у проходной, но ему казалось, что все это сон. Уже издали увидел Марию. Она стояла на дороге с корзиной в руке и глядела в противоположную сторону, словно поджидая Михала со стороны деревни.

Они сели под деревом, укрывшим их от любопытных взглядов часового.

Михал украдкой поглядывал на Марию, которая вела себя так, будто они давно договорились встретиться. Она говорила быстро — ей хотелось сказать ему многое, поэтому он слушал ее, не перебивая, все больше и больше удивляясь, что она не забыла его, пришла и относится к нему, как к своему, делится с ним своими мыслями и даже просит совета. Сняла с головы платок — волосы гладко зачесаны и собраны сзади в тугой узел. Вдруг каким-то жестом, взглядом Мария напомнила Михалу его мать, он снова почувствовал пощипывание в глазах, вытер их кулаком и увидел все вокруг себя словно через стекло, по которому стекают капли дождя. Мария отыскала его без особого труда — язык куда угодно доведет. Стоявший у ворот офицер, узнав, что Михал — солдат, спасший на пожаре ребенка, понимающе отошел. Она ждала его здесь недолго, да и ждать-то было одно удовольствие — лес был наполнен пением птиц. Мария хотела поблагодарить Маченгу, потому что тогда ее охватил такой страх, что она не могла подняться с земли, даже кричать не было сил. Что может быть дороже ребенка для женщины, у которой погиб муж?

Достав из корзины масло, сало, завернутый в тряпицу хлеб, творог и бутылку водки, женщина разложила все это перед Михалом.

— Не побрезгуйте, — сказала она, — чем богаты, тем и рады, авось не обеднею, а то сиди и жди, когда вам мать пришлет.

Выпили немного, закусили. Мария вытерла губы и приступила к самому главному. Батраки с помещичьей усадьбы уже получили землю, немного, правда, три с лишним гектара, досталось и ей. Деревенские смеются: посмотрим, мол, как приблудшие будут вести хозяйство. Земля-то вот есть, а кроме нее, ничего больше нет — ни дома, ни инвентаря, ни семян. Об озимых и заикаться нечего, поздно уже сеять, а что делать весной? Зиму, может, как-нибудь продержатся на бывшей помещичьей усадьбе, а как быть дальше? Она взглянула на Михала, ожидая, что он ей посоветует. А стоит ли его спрашивать? Чем может помочь ей солдат, который завтра уйдет в бой — и неизвестно, вернется ли назад?

Маченга молчал. Он не мог придумать, как помочь Марии. Глянул на свои лежавшие на коленях руки, большие, натруженные, огрубевшие.

— Что тут говорить? — произнес он наконец. — Работа есть работа. Я работы не боюсь, каждый может подтвердить.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Мария.

И они пошли по дороге, а часовой у ворот долго глядел им вслед. Михал шел вразвалку, широко шагая, она чуть приотстала, неся пустую корзину, в которую положила косынку.

— Может, вас отпустят, — сказала вдруг Мария, — хотя бы на денек? — Они остановились в том месте, где дорога на Гняздово сворачивала налево, в лес. Михал увидел ее лицо совсем близко, и ему показалось, что он знает эту женщину с незапамятных времен.

4

Векляр, надевая на ходу плащ, слушал Крыцкого, который после сытного обеда говорил быстро и несвязно, словно хотел рассказать новому начальству обо всем сразу.

— Подождите, полковник, давайте по порядку. — Генерал не любил кратких визитов, он бы с удовольствием задержался здесь еще, но вечером ему надо было быть у командующего 2-й армией. Он пришел к выводу, что к полку надо присмотреться как следует, чаще бывать там, находить время поговорить с людьми. Хотя бы со Свентовцом… Он обменялся с ним парой фраз за обедом, майор был бледный и какой-то поникший, говорил нехотя, словно что-то скрывая. Может, вызвать его к себе? Да и показатели подготовки у него не ахти какие, а тут еще случай дезертирства… Генерал с беспокойством подумал, что времени осталось в обрез, дивизия должна быть в полной боевой готовности…

И вдруг услышал фамилию Олевич.

— Олевич, — повторил Крыцкий, — так звали арестованного в батальоне Свентовца офицера.

Надев пилотку, Векляр отошел от окна и тяжело опустился на стул перед столом полковника, будто собирался отдохнуть. Закрыл глаза и, глубоко вздохнув, засунул руки поглубже в карманы плаща. Крыцкий умолк, не зная, слушает ли его Векляр — может, на самом деле заснул или почувствовал себя плохо…

— Принесите мне его личное дело, — сказал вдруг генерал. — И пришлите офицера из контрразведки.

Крыцкий не понял.

— Чье личное дело?

— Ну, этого… Олевича, — еле выговорил Векляр. — А где он сейчас находится?

Майор, начальник штаба, докладывал громким, командирским голосом. Положив перед генералом зеленоватую папку и осторожно разгладив ее, отошел в сторону, ожидая дальнейших указаний. Только сейчас Векляр открыл глаза — он все еще не терял надежды, хотя фамилия Олевич встречается довольно-таки часто. Протянув руку за папкой, минуту колебался, а когда взял ее, из нее на стол выпала фотография. На ней был изображен молодой человек в военной форме — лицо пухлое, как у ребенка, абсолютно незнакомое. Но это только кажется на первый взгляд, а стоит приглядеться — сразу же узнаешь его. Слегка раскосые глаза Марты, форма губ тоже ее, лет десять назад говорили, что он похож на отца, но это не так — вылитая мать. Осталось заглянуть в его анкетные данные и автобиографию. Правда, можно забрать эти бумаги с собой, перенести занятия на другое время, чтобы офицеры не бросали на него косые взгляды. Он читал не отрываясь, буквы мелькали перед глазами, анкетные вопросы показались ему вдруг чересчур наивными. Об отце, кроме того, что его зовут Романом, Олевичу ничего не было известно, даже фамилии его он не знал. Так и должно было быть, но до этого момента Векляр не принимал все это так близко к сердцу. «Имя матери — Марта; были ли у нее какие-либо средства к существованию — не знаю, род ее занятий — не знаю, адрес — не знаю…» Сколько же ему было лет, когда он вступил в Армию Крайову — пятнадцать, шестнадцать?