Потом наступит тишина - [44]

Жаль, что Мария не узнает об этом приказе. Но она не забудет Маченгу; может, когда-нибудь они встретятся, хотя вряд ли стоит думать об этом сейчас — неизвестно еще, куда забросит его судьба после войны…

Лес шумел, Маченга глядел на сбросившие с себя золотисто-желтый наряд деревья.

Он думал также о Венцеке и Бенде. Перед вечерней поверкой Венцек угостил его сигаретой, вместе покурили, пока не явился командир. Всегда спокойный Венцек импонировал Маченге, хотя и смотрел на него свысока, как бывалый солдат.

— Ну что ж, дяденька, — сказал Венцек, — смотрю, в герои выбился, куда ни пойдешь, только и слышишь: Маченга, Маченга.

— Какие там герои! Как-то само собой получилось, ведь человек не камень.

— Верно, не камень. — Венцек задумался. Огонек сигареты выхватил из темноты его сосредоточенное лицо. — А тебе не тяжело служить в армии? — спросил он тихо. — Трудно выдержать пожилому человеку такую жизнь. В столовую бегом, в уборную тоже, жаль мне вас, Маченга…

— А я всегда ел на скорую руку, — непроизвольно рассмеялся Михал. — Мама, конечно, готовит вкуснее. Горожанину труднее, — добавил он серьезно, — а мужику не привыкать.

— Вот и поговори с таким! — разозлился Венцек. — Ты мне лучше скажи, хорошо тебе здесь или нет?

— По правде сказать, не знаю. Не так уж чтобы хорошо, но и неплохо. Давай послушаем, как ребята поют под гармошку.

Но Венцек не хотел слушать. Он загасил сигарету и направился к землянке.

— Чужая душа — потемки, — сказал Калета за завтраком, нарушив воцарившееся с самого утра в отделении молчание. — Бывает, что человек сегодня спит рядом с тобой, а завтра влепит тебе пулю в лоб. Ему все равно, друг ты ему или не́друг…

Бойцы, склонившись над котелками, не поднимали глаз.

— Дураки, — сказал Сенк, — куда они денутся? Поймают и расстреляют. А что поймают — это как пить дать.

Приняв после Олевича взвод, Сенк резко изменился, отошел от старых друзей и даже с Кутрыной разговаривал свысока. А того назначили командиром отделения, но в капралы не произвели.

Сейчас он сидел хмурый и неразговорчивый, будто нес прямую ответственность за происшедшее, хотя командиром отделения был всего второй день.

— Поймают? Как бы не так! — передразнил он. — За ночь можно уйти черт знает куда. А ты их еще жалеешь, дураками назвал! Не такие уж они дураки, если не сказать больше…

Эта фраза прозвучала впервые. В столовой висел плакат «Предатели из АК». Сейчас все вспомнили о нем и поглядели в ту сторону. До этого казалось, что плакат говорит о чем-то далеком для них, но теперь он имел прямое отношение к людям, которые совсем недавно находились рядом с ними. Сенк, опустив голову, почти совсем не притронулся к своему котелку с супом. Кутрына не сводил глаз с идущей к деревне дороги. Маченга, не вмешиваясь в разговор, старательно выгребал из котелка остатки густого варева, потом, когда все умолкли, вытер ладонью губы и заявил:

— Вот что я вам скажу — они удрали со страху.

Сенк поглядел на него внимательно, даже как бы удивленно. Кутрына отложил котелок и резко поднялся с лавки.

— Не советую, дружище, болтать глупости! — процедил он сквозь зубы.

Бойцы не спеша становились в строй. Любивший обычно поговорить Казак вдруг сник, когда увидел издали Кольского. Докладывал наспех, срывающимся голосом. Затем выступил командир роты. Маченге было интересно узнать, что скажет Кольский о дезертирах, как объяснит причину их побега. Тут не скажешь, что со страху, хотя известно, что чаще всего убегают по этой причине. А разве можно убежать от своей судьбы? Маченга любил не торопясь распутывать всякие загадочные истории, но сейчас он был удивлен случившимся.

Кольский говорил о позоре, который можно смыть только отличной учебой и геройством в бою, призывал проявлять бдительность и своевременно выявлять предателей. Каждый боец должен отвечать не только за себя, но и за товарищей, за все отделение. А дезертиров поймают, и они понесут заслуженное наказание. Маченга поднял глаза, взглянул на стоявших в строю солдат и увидел угрюмые, ничего не выражающие лица.

После обеда всех бойцов отделения вызывали поодиночке на допрос. Меньше всех сидел у поручника Леоняка Кутрына, он вышел от него еще более угрюмый, но спокойный. Дольше всех задержался на допросе Маченга. Михал впервые разговаривал с глазу на глаз с офицером. После пожара в Гняздове Лекш обменялся с ним несколькими фразами, но это происходило на виду у всей роты. Маченга стоял тогда по стойке «смирно», не зная, что сказать. На этот раз Леоняк пригласил его сесть, угостил сигаретой и стал расспрашивать о прошлом, даже о том, какая была у них земля, сколько коров, есть ли братья и сестры. Маченга ответил, что земля у них никудышная, хотя, по правде сказать, урожай собирают неплохой, после чего вспомнил и путано повторил то, что говорил Лекш о нищете крестьян. Леоняк слушал его спокойно и вдруг, резко ударив кулаком по столу, рявкнул:

— Что вчера вечером говорил вам Венцек о своих планах?! Рассказывайте!

— Планах? — скорее с удивлением, чем с испугом повторил Михал. — Мне? Венцек?

— Не прикидывайтесь дурачком! Вы разговаривали с ним?