Посвящение - [2]

— Когда кошка пьет молоко, она зажмуривается, — засмеялся Састри. — А знаешь, почему? Ну, не горюй, узнаешь. Ты ведь уже не малыш, запомни. В твоем возрасте я знал больше.

Я не проронил ни слова. Когда мы подошли к пипалу, Састри сказал:

— Ну-ка, докажи, что ты мужчина. Дотронься до священного нага, прямо сейчас. Я не боюсь, а ты?

Если дотронешься, говорила мама, не совершив омовения и не надев ритуальной одежды, тебя будет преследовать пятиглавый царь нагов. Я подумал, Састри шутит. Хотя кто осмелился бы предложить такое ради смеха? Я пустился наутек, но Састри схватил меня.

— Да ты хуже девчонки. Смотри, я дотронусь!

Завороженный, я глядел, как он направился к священному дереву и положил обе ладони на каменное изображение. Мне хотелось убежать и рассказать обо всем Ямуне, но от страха я не мог двинуться с места. Састри подошел ко мне и спросил с издевкой:

— Ну, не стыдно? Так ты никогда не вырастешь.

И потащил меня к дереву. Через какое-то мгновение святыня очутилась прямо передо мной. Я вырывался изо всех сил, укусил Састри за руку, но он был сильнее меня. Не успел я опомниться, как он схватил мою руку и прижал ее к холодному каменному нагу. Потом отпустил меня, отскочил от дерева и восторженно заорал. А я заплакал.

— Ну, а теперь смотри! — сказал он, протягивая мне открытую ладонь. — Видишь вот эту линию под большим пальцем. Это линия священного орла. Ни одна змея, даже самая священная и самая пятиглавая, не посмеет тронуть человека с такой линией. Ну, а у тебя есть такая? Дурак ты дурак!

Я начал кричать «мама». Састри пританцовывал и хлопал в ладоши, призывая царя нагов к отмщению, но вскоре подошел и сказал ласково:

— Ну, вот что. Будешь меня слушаться, я защищу тебя линией орла. Только поклянись матерью никогда не рассказывать Ямуне о том, что будет между нами. Теперь я у нас главный. Делай, как я тебе скажу.

Но я продолжал реветь.

Однажды я увидел во дворе отца Ганеша. Он отказался войти в дом и не притронулся к лимонному соку, который приготовила для него Ямуна, а день был душный, солнце светило вовсю. Ганешу он приказал побыстрее собираться, а Ямуне — ни слова. Когда они ушли, Ямуна села в углу и заплакала. После ужина я отправился на задний двор вымыть руки и вдруг услышал шаги — кто-то шуршал сухими листьями манго, тихо так, по-змеиному. От страха я закричал. На мой крик прибежала Ямуна, за ней несся Састри, и мы увидели удаляющуюся фигуру.

— Наверное, это Катира-неприкасаемый приходил за едой, — сказала Ямуна.

— А я думал, это демон, что был здесь прошлой ночью, — съязвил Састри.

— Помолчи, — обрезала его Ямуна.

Хоть бы отец забрал меня отсюда. Повезло же Ганешу!

А на следующий день произошло нечто совсем уж странное. Когда Годаварамма пришла справиться о здоровье Ямуны, та не захотела к ней выйти. Упадхуа тоже отказался от ямуниного лимонного сока и, более того, к моей великой радости, перестал с нами заниматься. А Састри переехал к местному помещику — родителей у него не было. У меня камень с души свалился, хотя иногда нападал страх — кто теперь защитит меня линией орла?

Однажды ночью Ямуна притянула меня, размотала на себе сари и прижала меня ухом к своему мягкому животу. «Слышно что-нибудь, Нани?» — спросила она и несколько раз всхлипнула. Я заплакал вместе с ней. Она подняла меня, прижала к своей обнаженной груди и, гладя по спине, сказала: «Не уезжай, мой мальчик. Не покидай меня». Я ничего не ответил, но был ужасно счастлив. В ту ночь мне так сладко спалось.

И больше никто не ходил вокруг дома. С Катирой-неприкасаемым стали обращаться лучше, по крайней мере, с ним заговорили. Наша дверь всегда была закрыта, даже вечером, когда закрыты только дома, где есть покойники. Так прошла неделя. Ямуна начала раздражать меня своими ласками, мольбами и надоедливыми рыданиями. Я просил Бога, чтобы отец забрал меня домой.

Однажды я сидел у окна и завистливо смотрел, как малыши и мальчишки, мои ровесники, пускают на солнце волчков. Вскоре пришел Састри и с ним сын помещика. Састри поманил меня, я помотал головой, и тогда он ткнул пальцем в линию орла. Я прошмыгнул на кухню спросить разрешения у Ямуны, но ее там не оказалось. Я был озадачен. Так надоело дома сидеть, хотелось выйти погулять, пусть даже с Састри.

Кроме сына помещика с Састри пришли еще трое мальчишек браминов — все старше меня. На окраине деревни был у нас лотосовый пруд — женщины стирали в нем белье, а в жаркие дни приходил на водопой скот. Туда-то мы и отправились. «Не пойду дальше», — сказал я, но Састри изогнул ладонь, изображая клобук кобры, и сказал, что я много потеряю, к тому же на обратном пути не исключена встреча с самой змеей. «Так что решай. Пора бы тебе повзрослеть». И я решил идти. Поделом же и Ямуне — нечего держать меня целый день в духоте.

Дорога шла через густой лес и меж холмов и наконец вывела нас к заброшенной деревне. Место оказалось знакомым. Мы с Ямуной приходили сюда однажды за хворостом. Поговаривали, будто здесь нечисто. Был там храм, за храмом — река, а вокруг — баньяновые деревья[4]. Еще сохранилось два ряда потрескавшихся стен, поросшие кактусами фундаменты домов, да всякая утварь — каменные ступки, старые горшки, сковороды. Ямуна рассказывала, будто в храме висят вниз головой гигантские летучие мыши, а огромный царь нагов стережет зарытые под алтарем сокровища.